— Обо мне. О тебе. О своей настоящей матери. О себе самой.
Малик рассказал о парижских открытиях Лайлы и о поездке в аль-Ремаль.
— Боже мой! — простонала Дженна, когда до нее дошел истинный смысл рассказа. Положение — хуже не придумаешь. Узнать, что твоя мать на самом деле вовсе тебе не мать — такой удар может нанести травму даже очень сильному человеку, а для женщины с неустойчивым состоянием психики такое событие может стать судьбоносным.
— Я не возражаю против того, чтобы Али вмешивался в мои торговые дела, — со злостью произнес Малик, вспомнив сцену в ремальском аэропорту. — В таких ситуациях человек волен действовать по своему усмотрению. Но за то, как он обошелся с моей дочерью, Али дорого заплатит, клянусь, заплатит. — Малик замолчал, видимо, что-то обдумывая. — Когда я вытащил ее оттуда, в самолете разыгралась отвратительная сцена. Она наговорила массу гадостей обо мне, о тебе и даже о Женевьеве. В тот момент я признал все, по крайней мере то, что касается ее настоящей матери, и, кажется совершил ошибку. Я полагал, что после этого она бросится к своему жениху, но не тут-то было. Она вбила себе в голову, что он такой же лжец, как и все остальные. И вместо того, чтобы бежать от меня, чего я очень боялся, она, словно затворница, заперлась у себя в комнате.
— Где? Здесь?
— Да, конечно, именно здесь.
— Так она сейчас в этом доме?
— Да. И знаешь, что меня пугает — она опять стала вести себя по-другому: заперлась в комнате, почти не выходит оттуда, целыми днями спит, а по ночам сидит за столом.
Дженна содрогнулась: рассказ Малика живо напомнил ей предсмертное поведение Джихан.
— Я очень надеюсь, — беспомощно закончил Малик, — что ты сможешь хоть чем-то помочь.
Дженна глубоко вздохнула.
— Что ты рассказал ей обо мне?
— Что ты действительно моя сестра, которая исчезла из дома много лет назад по вполне понятным мне причинам — и это было правдой — и которую много лет считали погибшей. Естественно, в ее глазах ты тоже выглядишь последней лгуньей.
«И она права», — подумала Дженна. Вряд ли такое отношение к ней девушки поможет налаживанию врачебного контакта.
— Я сделаю все, что в моих силах, — сказала Дженна, — но на многое рассчитывать не приходится, чуда скорее всего не будет.
— Я давно разучился верить в чудеса, еще в аль-Ремале, ты помнишь почему.
— Я могу сейчас пойти к ней?
— Конечно.
Женщина, открывшая ей дверь, весьма отдаленно напоминала ту цветущую девушку, которую Дженна когда-то выручила в магазине Сакса. В свои двадцать с небольшим Лайла выглядела усталой, постаревшей и какой-то отстраненной — вылитая Джихан незадолго до кончины.
— Смотрите-ка, кто пришел. Моя тайная подруга!
Злая ирония девушки воодушевила Дженну. Там, где еще не умерли эмоции, пусть даже отрицательные, всегда есть надежда.
— Да, это я. И я действительно твоя подруга и твоя тетя. Прости, что не сказала тебе этого во время нашей последней встречи. Но я считала, что не могу этого сделать. У меня были на то причины, и когда- нибудь я расскажу тебе о них.
— Я ничего не хочу слушать.
Ответ прозвучал чисто механически, но выбор слов тем не менее очень важен. Надо скорее принимать решение, подумала Дженна. Она уже решила остаться в доме брата, по крайней мере до тех пор, пока не найдет для Лайлы подходящего врача. Она не сможет сама лечить свою племянницу, ведь она лицо пристрастное и заинтересованное. Ей отведена роль непредубежденной подруги и родственницы, способной выслушать и понять.
— Я приду завтра, Лайла, в то же время. Л пока почему бы тебе не подумать, о чем ты хотела бы со мной поговорить? Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.
— Я ничего не хочу знать.
— Просто подумай об этом. Завтра мы увидимся, если ты захочешь это сделать раньше, я сразу приду.
Теперь надо было побеспокоиться о пациентах. Для начала Дженна позвонила в приют и предупредила, что будет отсутствовать около недели. Такое же сообщение оставила она в своем офисе.
На следующий день Дженна обзвонила своих пациентов — перенесла некоторые сеансы, других временно передала коллегам.
Снова и снова набирая код 617, Дженна каждый раз вспоминала о Брэде. Может быть, стоит позвонить ему? Но что она ему скажет? Она не сможет ответить на его вопросы. А что, если взять, да и выложить ему всю правду? Нет, это решительно невозможно.
В тот день Лайла была еще более замкнутой, чем накануне. Ее ответы были монотонными и односложными.
— Ну, хорошо, — сказала Дженна. — Тогда буду говорить я и расскажу тебе все об Амире Бадир. — И она начала свой рассказ.
В понедельник Дженна по рекомендации своего бостонского приятеля связалась с известным лос- анджелесским психиатром и изложила ему все о Лайле. Ей очень понравился обстоятельный анализ, сделанный врачом. Они согласились с тем, что, хотя нынешнее состояние больной и внушает опасения, благоприятный исход все же возможен, если Лайла согласится на лечение.
В тот день Лайла по-прежнему не была склонна к общению, но по всему было видно, что девушка ждет, что на этот раз расскажет ей Дженна. Та решила не упускать эту возможность.
— Не хочешь ли ты послушать рассказ о женщине, давшей тебе жизнь? Она была моей лучшей подругой, подругой Амиры.
Дженна рассказала Лайле обо всем, в том числе о событиях последней ночи и последнего утра в жизни Лайлы-старшей.
Когда Дженна закончила свой рассказ, девушка вскочила с кровати и бросилась в ванную.
Лайлу долго и мучительно рвало. Она вернулась в спальню, бледная и дрожащая, и спросила:
— Ты знаешь, что я была там — в аль-Ремале? Я нашла женщину, которая вскормила меня, во всяком случае, она так мне сказала. Бедная женщина! Раньше времени состарившаяся, как и многие в той деревне. Боже, как я ненавижу это место! И знаешь, что я тогда подумала? Я подумала: «Не это ли моя настоящая мать? Что мой отец…» — Лайла внезапно замолчала, потом нехотя улеглась на смятую постель и незаметно уснула.
На третий день Лайла долго не открывала дверь на стук Дженны. Та, наконец войдя, поздоровалась с Лайлой и не произнесла ни слова.
— Историй больше не будет? — спросила Лайла. Сейчас она напоминала капризного ребенка, который перед сном требует у няни сказку.
— Я и так без умолку болтала последние два дня, — ответила Дженна. — В моей работе это непростительный грех. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь.
— Пытаюсь переварить то, что услышала, — зло сказала Лайла. — «Как ты себя чувствуешь?» — Ее лицо исказилось. — Как, вы думаете, я могу себя сейчас чувствовать? Как дурацкая неваляшка. Ее свалят набок, а она снова встает и раскачивается. Ну и вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» Знаешь, твоя мать умерла, но это была не твоя настоящая мать, правда, настоящая тоже умерла. Кстати, познакомься, женщина, которую ты встретила, не просто женщина, а твоя тетя, но это так, к слову. Будьте вы прокляты, будьте вы все прокляты! — Лайла изо всех сил молотила кулачком по краю кровати. — Можете опять свалить меня, только на этот раз я уже не поднимусь!
