Но это не обескуражило Амиру. Приподняв подол, она обрела свободу движений и изо всех сил пнула мяч ногой. Пальцы пронзила острая боль, но мяч взлетел в воздух и плюхнулся в фонтан. На девочку обрушился град упреков, даже Малик разозлился на сестренку, но тут на выручку подоспела тетя Наджла и увела Амиру к женщинам и младшим детям.
Это было лишь одно маленькое воспоминание среди множества ему подобных, и годы спустя Амира упивалась ими со сладкой ностальгией, к которой примешивалась изрядная толика горечи. С таким чувством иные женщины, состарившись, перелистывают семейные фотоальбомы. Часто, когда на улицах Бостона лежал снег или когда с серого северного неба моросил мелкий дождь, Амира вспоминала залитый солнцем двор отчего дома.
Двор и сад с двух сторон были окружены глухими стенами, другие две стороны были укрыты от посторонних глаз флигелями большого дома. Но, несмотря на это, двор отнюдь не был темным и мрачным, как часто представляют себе американцы, совершенно незнакомые с арабскими нравами и обычаями. Нет, это было не мрачное, угрюмое место, а шумная игровая площадка, вечно полная играющих детей — в первую очередь двоюродных братьев и сестер. Бывали там, и очень часто, дети соседей и гостей дома, вместе со всеми играли дети слуг. Изредка во дворе появлялись особо важные гости — маленькие принцы и принцессы крови, которые не слишком отличались от Амиры и Малика. И уж совсем редко на площадку допускались дети служащих американской нефтяной компании и европейских бизнесменов. Белые дети привлекали внимание необычной внешностью и одеждой.
Сад был местом для игр, искренних и открытых отношений. Тут росли кусты жасмина, олеандры и жакаранды, которые любовно поливали водой, ценимой в этих местах больше нефти. Представляя себе истинное счастье, Амира всегда видела перед собой этот сад. В памяти девушки сад был неотделим от дома — выстроенной в эклектичном стиле, отделанной лепниной виллы, типичного богатого средиземноморского жилища. Высокие сводчатые окна для прохлады закрывались жалюзи. Это спасало от полуденного зноя, и дети часто убегали с улицы на женскую половину, чтобы отдохнуть от нестерпимой жары.
В полуденные часы, когда солнце припекало невыносимо, все прятались в тени длинной аркады, тянувшейся вдоль первого этажа с фасада дома. Там сидели за шитьем женщины и тихо переговаривались, иногда пели. Если в доме находились мужчины, то пели очень тихо. Женские голоса не должны быть слышны на мужской половине.
В присутствии взрослых детям предписывалось абсолютное послушание: говорить они могли только, если к ним обращались. Мальчики в этом отношении пользовались большей свободой, чем девочки, но и им приходилось вести себя тихо и благонравно.
Амира отчетливо помнила все: зной, трудно переносимый даже в тени навеса, доносящиеся с кухни дразнящие запахи кардамона, чеснока и розмарина вместе с ароматом тушеной баранины, приглушенные голоса и тихий смех женщин. Амира не была американским или европейским ребенком, ей было не в тягость чинно сидеть возле беседующих взрослых, не позволяя себе никакого баловства. Во-первых, это был давно заведенный обычай, а потом, разговоры взрослых женщин были загадочно интересны и чарующе загадочны. Мать Амиры, ее тетки и их подруги говорили о самом насущном: деньгах, болезнях, свадьбах, деторождении. В присутствии детей женщины не прибегали к недомолвкам, все вещи назывались своими именами, и это было правильно: подрастающие девочки должны знать, что ждет их во взрослой жизни.
Однажды, например, женщины обсуждали неприятность, происшедшую на одной свадьбе.
— И, можете себе представить, на простыне не было ни капли крови, — возмущалась тетя Наджла, слышавшая эту историю от одной из своих подруг. — А ведь кровь должна быть, если муж имеет дело с девственницей, — объяснила она сидящим тут же детям.
Присутствующие грустно закивали. Такое происшествие было позором для каждой порядочной женщины.
— Ее муж, конечно же, сразу же с ней развелся? — спросила двоюродная сестра Амиры Фатима.
— Он должен отослать ее назад, в семью?
Невеста, оказавшаяся опозоренной, не могла ожидать другого исхода.
— Эту женщину убили ее братья? — со сладострастным любопытством спросила соседка Халла.
— Нет, — ответила Наджла. — Муж с ней не развелся, и никто ее не убил. Естественно, вопросы возникли. При этом дело было не в деньгах: жених был достаточно богат и совсем не скуп. Дело в том, что по закону муж, обнаружив нечистоту невесты, должен был вместе с ней вернуть ее отцу половину приданого, а это немалая сумма, ведь новой жены взамен несостоявшейся он не получает.
Женщины снова с пониманием закивали головами.
— Кажется, мне все ясно, — сказала одна из соседок.
— Да, да, — подтвердила Наджла. — Выяснилось, что это была вина мужа. Либо его член был не способен справиться с делом, либо по какой-то другой причине он не исполнял своего супружеского долга.
Такой поворот круто менял все. В таком случае требовать развода имела право женщина — так велит закон ислама. Правда, тогда возникали проблемы, которые редко удавалось обойти. Главная причина заключалась в том, что развод практически сводил на нет шансы женщины вторично выйти замуж.
— А что произошло с мужем той женщины? — спросила Фатима.
Все остальные женщины застонали от такой наивности. Естественно, все знают, что ничего не стоит возбудить нормального мужчину, именно поэтому женщины прячут не только свои лица, но и волосы и даже руки.
— Ты что, никогда не слышала о тех, кто не может иметь дела с женщинами? — допытывалась Халла. — Есть такие мужчины, которые предпочитают женщинам мальчиков или даже других мужчин.
— Не думаю, что это был тот случай, — уверенно заявила Наджла. — Но ведь все знают, что даже нормальный во всех отношениях мужчина может иногда оказаться бессильным — от болезни, от раны, от…
— Но только не мой муж, — перебила Наджлу Халла. — Когда он сломал ногу, то осатанел и вел себя, как ненасытный козел.
— …или от какой-нибудь другой причины, об этом может знать только Всемогущий. Некоторые говорят, что иногда чрезмерное возбуждение лишает мужчин силы. Но, благодарение Аллаху, такое недомогание чаще всего оказывается временным.
После этого разразилась дискуссия, сколько времени должна женщина ждать подтверждения недееспособности мужа, чтобы признать, что его болезнь постоянна, неизлечима и требует развода. Большинство склонилось к тому, что ждать можно месяц, ну, от силы два, но, как оказалось, предписания религии требовали годичного срока, после чего старшая женщина в семье объявляет неприятную новость, что все происшедшее — промысел Аллаха и что вопрос исчерпан.
Амира внимательно слушала подобные разговоры — и вовсе не из нездорового любопытства, ибо что может быть естественнее разговоров о сексе (именно поэтому ее изумили оживленные дебаты в Америке по поводу допустимости сексуального просвещения). Девочка не воспринимала эти разговоры как своеобразное учебное пособие, так как была уверена, что уж ее-то муж не будет страдать от недостатка любовной страсти.
Оглядываясь назад сквозь туман одиночества, изгнанница Амира часто думала, что именно детство было для нее по-настоящему счастливым и осмысленным. Только там, дома, окруженная родными и подругами, ощущала она себя неотъемлемой частью общества, которое без всяких условий признавало ее своей.
Первая тучка на горизонте безоблачной юности Амиры появилась довольно рано, и пришла она из другого мира, каким была мужская половина дома. Ее обитатели жили как будто бы и рядом, но были недостижимы. То, что творилось во владениях мужчин, было столь же непостижимым и недоступным, как деяния самого Аллаха. Тучка явилась вместе с братом Маликом, который, как-то просидев довольно долго в комнате отца, что само по себе было событием, ворвался на кухню с потрясающей новостью.
— Сестренка! Я еду в Египет! О великий Аллах! Я еду в Каир!
— Ты едешь туда с мамой? — только и смогла вымолвить Амира. Ей было в то время всего шесть лет. О Каире она знала только то, что ее мать оттуда родом.
— Да нет же, глупышка! Я еду учиться в Викторианский колледж.
— А что это такое?
