рамок, зато на следующей ей удалось продать две акварели и небольшую, написанную маслом картину с видом плывущей шхуны.
Вскоре вернулся Кристофер. Его кашель почти прошел, но он подхватил какое-то кишечное заболевание, которое сам называл агадирским подарком. Вера снова оказалась предоставленной самой себе, и к концу третьей недели дела пошли еще лучше, а галерею стали посещать не только старые девы и приходские священники, но и другие клиенты.
Дело продвигалось очень медленно, зато верно, а вместе с тем улучшилось и настроение самой Веры. В мае она получила от Сента очередное письмо и была безумно счастлива.
Поначалу Вера почувствовала недовольство, но, немного поразмыслив, решила, что возражать бессмысленно. В конце концов Джи Би входит в трио Старфайер и, пожалуй, самая главная из них. Конечно же, она должна увидеть ее творение.
А тем временем Старфайер с каждым днем становилась все более реальной и уверенной.
— Все это, конечно, хорошо, — сказал Кристофер, с сомнением глядя на Старфайер, — и рисунки и все такое прочее, но не кажется ли тебе, что она какая-то распутная?
— Распутная?
— Видишь ли… как бы тебе сказать… уж слишком много голого тела… И потом эти ремни, пряжки… Все это наводит на мысль… Я хочу сказать, что люди предпочитают собачек, кошек, детишек…
— Возможно, — согласилась Вера, — но ничего не могу с собой поделать. Она такая, какая есть.
Вера писала Сенту в город Тахо:
«При первой же возможности я направлю всю подборку своих рисунков мистеру Солвею. Может, что и получится. — Ей казалось, что она выбрала правильный, небрежный, тон письма. — Сама я смогу приехать в Сан-Франциско не раньше августа. Забавно будет снова повидаться».
А про себя тем временем думала:
«Господи, неужели это случится? Но, кажется, все к тому идет».
И все было бы хорошо, если бы однажды майским вечером не случилось нечто непредвиденное, когда все планы на поездку в Калифорнию рухнули.
Отец Веры поскользнулся в ванной на кусочке мыла, упал и сломал себе шею. Он умер мгновенно, судьба сыграла с ним злую шутку. Всю жизнь отец заботился о здоровье, притворяясь при этом тяжело больным и надеясь прожить до глубокой старости.
— Ты не можешь сейчас уехать, — рыдая, заклинала мама. — Ты не имеешь права оставлять меня одну. Ты все, что у меня осталось.
И мама была права. Вера решила никуда не уезжать.
Когда девушка узнала о смерти отца, то немедленно решила, что во всем виновата только она одна: уж слишком гладко все у нее складывалось.
— Не то чтобы я совсем его не любила, — жаловалась девушка доктору Уилеру, — но просто не могла себе представить, что он когда-нибудь умрет. Мне казалось, что отец будет жить вечно со своими пузырьками, лекарствами и пилюлями.
— Не смей винить себя и не пытайся наказывать себя, отказавшись от поездки.
— Но я действительно не могу сейчас оставить маму одну. Это было бы несправедливо.
Вера написала Сенту:
«Может, когда-нибудь я и приеду, но только не сейчас.
Не могу оставить маму одну. Не представляю, как она будет жить».
— Думаю, что прекрасно, — со вздохом заметил доктор Уилер и, подумав, спросил:
— Нет ли у нее каких-нибудь родственников? Возможно, она поживет у них?
Родственники у мамы были. Ее сестра Синтия, которая была замужем за фабрикантом, производителем сельскохозяйственных машин, приехала на похороны из Йоркшира.
Она оказалась высокой, веселой, никогда не унывающей и не могла понять, как это люди могут постоянно болеть. Синтия не одобряла поведения Вериного отца и всегда открыто говорила об этом. По этой причине сестры не встречались годами, лишь обмениваясь поздравительными открытками на Рождество и дни рождения.
— Конечно, мы возьмем Луизу к себе, если она захочет поехать. Одна она просто пропадет. Как ты знаешь, твой отец не оставил ей ни пенни.
Луиза. От удивления Вера широко раскрыла глаза: она совсем забыла, как зовут ее мать. И вдруг, ко всеобщему удивлению, оказалось, что у той денег гораздо больше, нежели пресловутый пенни.
Когда-то в шестидесятых годах отец за наличные купил маленький домик, цена которого с тех пор значительно возросла. Его расходы за прошедшие годы были весьма незначительными: национальная система здравоохранения взяла на себя оплату его лечения, поэтому, не тратя ничего, он приумножал свое состояние.
Узнав об этом, Синтия еще решительнее стала уговаривать сестру:
— Переезжай к нам, Лу. У нас в доме достаточно места.
Та упрямилась, надувала губы, как обиженный ребенок.
— Нет, Синтия, даже не уговаривай. Я просто не могу к вам переехать. Что станет с Верой? Ей нужен дом, девочка нуждается во мне. Как она будет жить без своей мамочки?
А доктор Уилер поучал Веру:
— Не позволяй ей делать этого, не разрешай командовать собой. Если позволишь матери сесть себе на шею, то так и будет длиться вечно.
— Но она уже старенькая. Я ей действительно нужна.
Но доктор Уилер оставался непреклонным.
— Никакая она не старенькая, всего сорок восемь лет.
Она еще отлично может начать все сначала, а ты только будешь ей мешать.
— Вы действительно так считаете? — заколебалась Вера.
— Да, действительно.
— Вера уже взрослая женщина, — тем временем уговаривала маму Синтия. — Ей пора начать новую жизнь, найти себе хорошую работу и научиться самой о себе заботиться.
— Как ты можешь быть такой бесчувственной?
— Вере хочется поехать в Америку, не держи ее, — настаивала Синтия.
— Ох уж эта мне Америка, — с горечью заметила мама.
Глава 9
Сент наблюдал, как вздымаются волны на темной поверхности озера. Он подставил парус ветру и обратился к единственному члену своей команды:
— Ты готов управлять им, Арн?
— Готов, капитан.
Сент учил Арни ходить под парусом, учил играть в теннис и кататься на водных лыжах, чувствуя себя при этом заправским тренером.
Арни боялся покидать центр в Раунд-Маунтинз и отказывался ехать на озеро, ставя условием, чтобы рядом с ним обязательно был Сент, который поможет ему на первых порах привыкнуть к трудностям вольной
