задержания.
Когда бумаги были готовы, ему дали одну из них на подпись, объяснив, что это его «признание». Документ составили на испанском языке.
— Я ничего не буду подписывать, — сказал Сент. — Надо быть просто сумасшедшим, чтобы подписать такое. Прошу привести ко мне адвоката.
Полицейские настаивали на подписи. Ему терпеливо разъяснили, что так будет лучше для всех, особенно для него самого. Почему он не желает подписывать, ведь налицо все доказательства: кокаин, нож, и есть свидетели, которые видели, как через холл за ним бежала голая, истекающая кровью девочка.
— Нет, — твердо заявил Сент, все еще отказываясь верить в происходящее. Он, Слоун Сент-Джон Тредвелл-младший, гражданин Америки, молодой, красивый, богатый, с хорошими связями — и вдруг такое.
Значит, он отказывается подписывать? Значит, он хочет, чтобы его заставили? Ну что же, следователь покачал головой.
Сента повалили на дощатый стол; руки его по-прежнему были прикованы наручниками к трубе.
Несколько мужчин схватили его за ноги, двое других крепко зажали уши и волосы, а еще один разжал ему рот и засунул туда тряпку с омерзительным запахом. Здоровенный детина взмахнул над его головой бутылкой с содовой и стал лить ему в ноздри, время от времени для верности зажимая их. Сент стал корчиться. Кровь прилила к голове, легкие болели. Лицо мужчины, его рука и бутылка исчезли в темноте. На какое-то мгновение детина разжал ему ноздри, и Сент непроизвольно глубоко вздохнул. Бурлящая вода, к которой, как Сент узнал позднее, подмешали какой-то соус, хлынула из носа на грудь. Боль была нестерпимой, и сквозь эту разрывающую тело боль, сквозь помутневший рассудок Сент слышал страшные крики, которые, как оказалось, издавал он сам. Тело Сента дергалось в страшных конвульсиях: четверо мужчин с трудом удерживали его на столе.
После довольно долгого перерыва, когда он, истерзанный, задыхающийся от боли, рыдающий, стал понемногу приходить в себя, ему снова предложили подписать «признание».
— Пошли вы к черту, — выдохнул Сент.
Пытка повторилась.
Небольшой перерыв, и снова та же процедура.
После третьего испытания, более тяжелого и продолжительного, Сент понял, что сопротивляться бесполезно. Они все равно выбьют из него признание, они могут пытать его до бесконечности, и он не выживет. А в том, что пытки будут продолжаться, можно было не сомневаться.
Сент подписал признание, и все сразу заулыбались и стали вести себя более дружелюбно.
Как только Сент смог говорить, он снова потребовал адвоката, и его заверили, что обязательно пригласят, ведь это его законное право.
А тем временем Сента поместили в камеру, рассчитанную на двоих, где он оказался шестым.
Сент не мог поверить в случившееся. «Такого не может произойти со мной, — повторял он про себя. — В это трудно поверить. Такого вообще не должно быть».
И тем не менее случилось — и случилось именно с ним.
Сент вдруг с ужасом подумал, что они могут сделать с ним все, что захотят, и никто не придет ему на помощь, потому что никто даже не знает, где он.
Однако ему привели обещанного адвоката. Это был его единственный шанс, и Сент возлагал на него все свои надежды. Адвокат выслушает его, он поймет, что произошла чудовищная ошибка. Его непременно оправдают…
Адвокат Доминго Белтран, толстенький, похожий на грушу человек, в синем нейлоновом костюме, с пальцами, унизанными перстнями, молча слушал его, отбивая ногами, обутыми в маленькие черные блестящие ботинки, что-то похожее на чечетку. Он с трудом понимал по-английски.
Выслушав Сента, он стал задумчиво полировать ногти надушенным носовым платком с монограммой. Посмотрев внимательно на результат своей работы, адвокат спросил:
— Вы говоришь мне, что кокаин… подброшен? Ваша жена?
— Я говорю, что моя жена могла подбросить эту улику.
Между нами произошло небольшое… недоразумение. — Сент умоляюще скрестил на груди руки. — Сеньор Белтран, мне ничего не известно о кокаине, все это ложь. Неужели вы не понимаете? Все это специально подстроено. Она просто решила мне отомстить.
Сеньор Белтран прищелкнул языком, этот звук мог означать все, что угодно: сочувствие, недоверие, безразличие.
Сент глубоко вздохнул и вновь принялся убеждать адвоката в своей невиновности:
— Сеньор Белтран, я хочу изменить показания. Я ни в чем не виноват, меня вынудили подписать…
Адвокат вытянул ладони и стал рассматривать свои многочисленные кольца.
— Но, мистер… гм… — Он заглянул в лежавшую перед ним бумагу. — ..Тредвелл. — Фамилию ему удалось выговорить только со второго захода. — Жаль, но невозможно…
Вы уже подписали признание.
— Но вам, черт возьми, известно, почему я подписал его. Они же пытали меня.
— Пытали? — удивился сеньор Белтран. — Вы говорить ужасный вещь.
— Мое признание ложное, — продолжал настаивать Сент. — Я скажу об этом в суде.
— Хорошо. — Адвокат согласно кивнул. — И вы продемонстрируете суду следы пыток?
Сент молча уставился на него.
— Господи! — вырвалось у него.
Адвокат вежливо кивнул.
— Я выражаю вам свое глубокое сочувствие, сеньор Тредвелл, — сказал он вдруг на хорошем английском языке.
Приговор был быстрым. На все ушло десять минут. Обвинение было серьезным. Зачитали его признание и спросили, есть ли у него претензии. Их у Сента было достаточно.
Он пустился в пространные разглагольствования о пародии на суд, о насмешке над правосудием, но его уже никто не слушал. Все смотрели на него, как на надоедливую муху, которая зря отнимает у них время. Толстая девица с обилием косметики на лице уже заложила в пишущую машинку новую бумагу и начала громко печатать.
Обвинительное заключение передали судье, который, в свою очередь, передал его судейскому чиновнику, поставившему на нем печать.
Пятнадцать лет.
И жизнь, как теперь Сент уже не сомневался, кончилась.
Часть третья
Глава 14
Была среда. А каждую среду и пятницу, ровно в восемь часов утра, Виктор Даймонд завтракал в «Поло Лоундж» с Ясоном Бриллом, своим личным помощником. Следуя традиции, они всегда располагались в одном и том же кабинете и заказывали один и тот же завтрак: свежевыжатый апельсиновый сок, горячие булочки с отрубями, отвар из трав для Даймонда, а для Брилла, страдавшего язвой желудка, стакан пахты.
Даймонд, чрезвычайно высокого роста мужчина, седовласый, с орлиным носом, внешне смахивал на цыгана.
Брилл — бледный коротышка, в очках, затянутый в черный шелковый костюм. Однако вместе они были мощной командой, и здесь дважды в неделю, на протяжении часа с четвертью, Даймонд вершил свой неофициальный суд, хотя только избранные могли приблизиться к нему с просьбой, и под взглядом холодных, беспристрастных глаз Брилла устраивал своим просителям настоящий разгон.
Ровно в девять с четвертью они уедут на киностудию «Омега», где Даймонд, самый преуспевающий продюсер страны, будет руководить своей маленькой империей и наслаждаться властью и привилегиями почище, чем у Дэвида Циммермана, председателя правления студии и его непосредственного начальника.
В это утро предстояла встреча с двумя людьми.
Первым был Макс Фрэнк, его секретный агент, представлявший интересы Даймонда в британском
