сражении они могли очень даже запросто пригодиться. Выучка у них — будь здоров, строй держать умеют — обзавидуешься, так что лучшей кандидатуры основных противников татарской конницы искать не имело смысла. К тому же они — наемники. Пускай хоть всех выкосят — Русь не обеднеет ни на одного человека, а Иоанн Васильевич наберет себе еще. Этим последним аргументом я впоследствии и добил Воротынского, когда уговаривал его обратиться к царю с просьбой придать ему воинов Фаренсбаха.
Но это было потом, а пока я собирался проверить их мастерство, и, если их стрелковые навыки дохленькие, успеть потренировать ребятишек. А как? Власти-то у меня над ними никакой. Тогда-то и возникла у меня мысль о большом закладе. Была уверенность, что перед таким искушением самоуверенный Фаренсбах устоять не сможет.
И точно. Не устоял.
И проиграл.
Денежки-то он мне все отдал честь по чести, но взгляд у него при этом был, как у побитой неизвестно за что собаки, — тоскливо-недоумевающий.
Теперь пришла моя очередь нахально-самоуверенно улыбаться. Но особо я над ним не глумился, великодушно предложив повторить наши состязания через месячишко. Призы помельче — не буду же я каждый месяц платить за наградные кубки, но сумма заклада прежняя.
Ухватился Фаренсбах за это сразу, мгновенно, пока я не успел передумать. И не просто ухватился. Понял, что без надлежащих тренировок мы опять утрем нос его ребятишкам, и принялся нещадно гонять свою толпу. А мне только этого и надо. Пусть позанимаются наемнички — нам с ними через несколько месяцев плечом к плечу стоять, и ни к чему моим орлам лишняя работа — разить татар за себя, да еще за того парня, у которого сверху чванство, а копнуть внутри — курица курицей.
Сразу скажу, что и второй турнир его хлопцы проиграли, хотя наш перевес был и не таким уж солидным. Глядя на дрогнувшую руку Фаренсбаха, я на мгновение даже пожалел нахального немчуру, но потом отогнал глупые мысли прочь и… вновь договорился о встрече через месяц, щедро предложив удвоить наши с ним заклады. Таким образом, немец в случае выигрыша отыгрывал сразу все сорок монет.
И снова он не устоял, согласился. Очень уж ему хотелось их вернуть. Единственное, чего я боялся, так это того, что в случае очередного проигрыша немца хватит кондрашка. Лишиться восьмидесяти золотых, которые равнялись почти пятидесяти рублям, то есть свыше сорока процентов годового жалованья, не шутка. Но на сей раз длинный и голенастый Готлиб сумел оправдать высокое доверие своего шефа и вернул ему проигранные ранее сорок дукатов.
Правда, в последний раз Фаренсбах опять продулся, и его двадцать многострадальных червонных вновь перекочевали в мой карман. Но это я так, к слову.
Что же до Маши и до участия князя Долгорукого в колдовстве против царицы Марфы, то тут Воротынский первое время помалкивал. Я почему-то решил, что заехать к князю Андрею Тимофеевичу ему так и не удалось, потому и не приставал с расспросами.
Жаль, конечно, но что делать. Оказалось же, что дело обстоит для меня гораздо хуже. На самом деле заехать ему удалось, но князь Долгорукий так бурно возмутился, едва Воротынский заикнулся о ворожбе и колдовстве, что Михайла Иванович простодушно решил, будто я действительно ошибся.
— Сказывал ведь тебе, — попрекнул он. — Негоже по единому гласу поклеп возводить. Чай, князь он, а не тать шатучий.
— Князь, — кивнул я. — Не тать.
— Ну вот. А ты на него с напраслиной. И я тоже хорош. Ажио стыдоба пробрала, — сокрушенно вздохнул Воротынский.
— А вот что касаемо стыдобы, то она проняла тебя понапрасну, — медленно произнес я и полез в свой сундук, благо разговор происходил в моем кабинете-светелке (или горнице), так что далеко ходить не понадобилось.
Отперев его, я извлек с самого верха нарядный платок и, не разворачивая, положил на стол перед князем.
— Это что? — удивленно спросил он.
— Разверни, княже, — посоветовал я вместо ответа.
Он опасливо развернул небольшой сверток. Свеча давала не так уж много света, но его вполне хватило, чтобы высвобожденные из платка камешки приятно засветились и заиграли призрачными голубоватыми огоньками.
— Узнаешь? — поинтересовался я.
— Погоди-погоди. — Воротынский сморщил лоб и нахмурился. — Так это же подарок, кой ты отвезти собирался.
— Я не собирался, я их и отвез, — последовал мой ответ.
— А сызнова как они к тебе попали? — осведомился Михайла Иванович.
— У Андрея Тимофеевича с деньгой небогато, вот он и отвез бабке Лушке как плату за отраву. А когда Светозара, что ныне в поварской, от старухи ушла, она их и прихватила. У нее я эти серьги и забрал. Так кого стыдоба должна разобрать?
Воротынский обмяк и медленно покачал головой. Один раз, второй, после некоторого перерыва — третий. Он то ли сосредотачивался, размышляя, что теперь делать дальше, то ли просто терялся от возмущения, вспоминая, как нагло надул его Андрей Тимофеевич. Вспомнить было что. Долгорукий даже предложил в подтверждение своей непричастности немедля послать на женскую половину холопку, которая принесет особо чтимую икону их семейного покровителя — Симеона Столпника, на которой он готов поклясться. Жаль, что смущенный донельзя Михаила Иванович отказался, о чем сейчас сильно жалел.
— Ну и времечко пошло, — сокрушенно произнес он, — А ведь не молод, всего-то на пять лет постарее меня будет. Как же это он? А мне-то ранее почто их не дал?! — обрушился он на меня, скрывая тем самым свою неловкость и смущение.
Я замялся. Особо хвалиться было нечем, равно как и гордиться.
— Светозара лишь недавно мне их отдала, — нашелся я наконец, хотя на самом деле все обстояло несколько иначе, потому что увидел я их на самой княжне.
Точнее, это я поначалу думал, что на княжне…
Глава 21
СЕРЬГИ
Светозара появилась на подворье за неделю до приезда князя Воротынского и в первый же день, точнее, ночь, попыталась нырнуть ко мне в постель. Но я вместо этого усадил ее рядом с собой и провел очередную политбеседу на тему, что продолжать нам ни к чему. Пошалили разок, порезвились, и будя. Мол, всем ты хороша, красна девица, но влечение тела ничто по сравнению с любовью, а потому…
Вообще-то я собирался поговорить с ней начистоту гораздо раньше. Давно назрело. Судя по обрывкам некоторых фраз, неосторожно вырывавшихся из ее уст во время очередного приема мною лекарства, напрашивался вывод, что у дамы, вдохновленной первой нашей близостью, далеко идущие планы, отказываться от которых она отнюдь не собиралась. Зря я надеялся, что ей не понравится. Оказалось, что все обстоит как раз наоборот — согласно ее словам, я был первым, и единственным, в ее жизни мужиком, который доставил ей такое удовольствие.
Она настолько горела желанием продолжить, что даже была согласна под венец, наплевав на свою ведьмовскую принадлежность, тем более в нынешнее время, как я узнал у Воротынского, такой мезальянс в отношении будущих жен допускался сплошь и рядом, начиная с самого царя, не брезговавшего невестами из дворянских родов, даже если они из числа захудалых. Наглядный пример, Марфы Собакиной явно вдохновлял Светозару на аналогичную надежду в отношении хоть и князя, но фряжского, то есть второсортного и вдобавок не имеющего ни солидной должности, ни мало-мальской вотчины или поместья.
К тому же она и сама, оказывается, в холопках не хаживала, а была из родовитых. Причем навряд ли обманывала, поскольку, заметив проскользнувшую по моему лицу тень недоверия, предложила хоть завтра
