— интересно, насколько бы он удивился? Но я тут же оборвал игривую мысль — не время резвиться. Вот потом, когда я выйду отсюда… если вообще выйду…
— Присядь, фрязин. — Царь еле заметно кивнул мне на второе кресло, установленное напротив него.
Благодарствую за дозволение лицезреть тебя, государь, — вовремя вспомнил я наставления Воротынского.
— Не гневаешься за вчерашнее? — И Иоанн еле заметно усмехнулся в бороду.
Вот оно! Ну, Костя, не промахнись. Закати ему, да смотри, чтоб влепить строго в лоб, промеж глаз, и так, чтоб хрустнула переносица. Давай, родимый! Только со всей серьезностью и убедительностью в голосе. Вспомни школьный театральный кружок и действуй, как учили.
— Во мне больше не гнев — страх был, государь, — простодушно ответил я и еще простодушнее добавил: — За тебя, царь-батюшка, перепугался.
— За меня?! — удивился Иоанн.
— За тебя, за тебя, — подтвердил я, радостно отмечая в душе это удивление и в то же время осаживая свое ликование, ибо время для него еще не настало. — Да так, что и слова молвить не мог, хотя и следовало бы.
— И что за напасть мне грозила? — недоверчиво прищурился царь, вопросительно склонив голову набок.
— Была в моей жизни одна встреча. Давно это случилось, очень давно, но до сих пор она перед моими глазами. Суровы были скалы, что встретили наш разбитый корабль, суров и ветер, который пригнал его к ним. Холодом веяло от тех мест. Смертельным холодом, — приступил я к живописанию своего приключения.
Трудился на совесть, а потому не спешил, стараясь описать все в мельчайших подробностях. Еще бы — от того, сумею ли я нарисовать достоверную картину якобы происшедшего со мной, зависела вся моя дальнейшая жизнь, точнее ее продолжительность, а потому следовало создать такое полотно, чтобы оно смотрелось перед моим собеседником как живое. Хорошо хоть, что у Иоанна вроде бы богатое воображение, все мне полегче…
— И тогда поведал мне оный кудесник, будто смерть моя приключится от некой жидкости, кою я выпью. А затем повелел закрыть очи и, возложа персты на мою главу, вопросил: «Что зришь ты, отрок, в туманной мгле?» И в тот же миг предстал передо мною вдали образ человека в красном, над коим парил загадочный двуглавый орел. Я испугался, ибо доселе, сколь бы ни путешествовал по белу свету, сколь бы ни странствовал по далеким странам и неведомым городам, ни разу не видал ни этого лика, ни диковинной двуглавой птицы. И когда я поведал кудеснику о своем видении, то он пояснил, что судьба моя связана с этим человеком, и стоит мне лишиться моего живота, как пройдет всего три седмицы и еще три дня, и человек, над главой коего парила эта странная птица, также скончается. Кончина же его будет долгой и вельми тяжкой, ибо тяжелы грехи его и долог путь к их искуплению.
— А лик? Ты сказывал, что лика не видел? — с мольбой в голосе выдохнул Иоанн.
Сейчас он сидел передо мной, как я успел с удовлетворением заметить, весь напрягшийся, словно струна. Побелевшие костяшки пальцев уперлись в столешницу, лицо бледное, как у покойника, губы трясутся, а в бегающих серых глазах не страх — дикий ужас и паника. Такое ощущение, что вот-вот сорвется с места и с воплем: «Караул! Убивают!» ринется бежать куда глаза глядят.
— Не видал, — подтвердил я. — Но это было тогда. Теперь же, после того как я попал на Русь и увидел тебя, государь… — Я, не договорив, сокрушенно развел руками. — К тому же и кудесник поведал, что, когда я узрю человека, с коим связана моя невидимая нить жизни, отчего-то соединившая нас, над его главой непременно будет витать сия странная двухголовая птица. Прости, царь-батюшка, но когда я увидел тебя сидящим на троне, то над тобой… — Я вновь развел руками и, потупившись, печально вздохнул.
— Стало быть, вечор я не твое — свое счастье на прочность пытал, — тихо произнес Иоанн.
Ликовать все равно было рано, но от сердца отлегло — кажется, подействовало. Вон как губы затряслись. Не иначе представил, что я помер, после чего наступила бы и его собственная смерть. Хорошо, что в последний момент я не стал сильно оттягивать срок. А ведь была мысль произнести «один год», но потом решил — многовато. Хватит с тебя, паршивца, и неполного месяца.
— А где живет сей кудесник? — встрепенулся вдруг царь.
Так-так. Не знаю, какая мысль пришла тебе на ум, дражайший самодержец, но чую — вредная она… для меня. Что же, развеем твои иллюзии и остатки надежд.
— Указать могу, государь, но он там… не живет, — многозначительно произнес я.
— Помер? — вздохнул Иоанн.
Я успел прикусить свой торопливый язык и не подтвердил. Иначе получилось бы, что наш израненный корабль спустя время вновь занесло к этим суровым скалам… Короче, перебор.
Нет, тут надо красивее и загадочнее.
— Позже, когда я вернулся на корабль, моряки поведали мне, что в далекие седые времена тут жил волхв, но умер он очень давно — без малого триста лет назад. Умер, но иногда появляется перед редким странником, который оказывается поблизости от развалин его каменной лачуги, и предсказывает ему судьбу.
— Как же так? — удивился Иоанн. — Ты же сказывал, будто…
— А вот так, государь, — бесцеремонно — сейчас можно, сейчас он и не такое проглотит, — перебил я его. — Мне тоже поначалу не верилось. Наше отплытие задерживалось — течь в трюме никак не удавалось законопатить, потому я и успел попасть еще раз на то место, где побывал. Взял с собой трех видоков — старого пройдоху Конан Дойля, одноглазого боцмана Чарльза Диккенса и хромого Эдгара По, чтоб они потом подтвердили увиденное. Пока добирались — продрогли до костей, а потом еще пошел дождь, так что мы вымокли до последней нитки…
Эту систему тоже выдумал не я сам — где-то прочитал. Сказано: когда врешь, то уснащай текст максимумом подробностей. Вплоть до того, что ты заплатил, скажем, за водку не сто двадцать рублей, а сто двадцать три и шестьдесят пять копеек, после чего получил от кассирши в связи с отсутствием мелочи три коробка спичек.
— Но я ободрял своих спутников тем, что в избушке у старика в очаге жарко пылает огонь, а в кувшине, из которого он наливал мне горячее питье, осталось не меньше половины, — продолжалось мое монотонное повествование. — Мы шли, оступаясь на скользких каменистых склонах и в кровь раздирая ладони об острые выступы скал. Казалось, что-то не хочет пускать нас далее, однако и я, и мои спутники были полны любопытства и отступаться от задуманного не собирались. Но когда мы дошли до места, то не увидели ничего, кроме груды обвалившихся камней. Однако самым диковинным оказалось даже не это, а то, что зола в полуразвалившемся очаге на ощупь была теплой, почти горячей, а в трех саженях от нас уселся невесть откуда прилетевший ворон и недовольно каркал, будто отгонял прочь непрошеных гостей…
Нет, все-таки великое дело — книги, особенно когда твой собеседник не прочитал ни одной из них, даже «Каштанку» и «Муму». И тут меня осенила догадка. А может, он еще потому любит лить кровь, что не хватает адреналина? Ну тогда вообще все чудесно. Тогда я тебе его устрою, и даже с запасом. Погоди- погоди, я тебе еще «Страшную месть» перескажу, «Вия», а потом «Вампиров» Стокера. Но их желательно попозже, иначе теряется целебный эффект. Ты у меня, царь-батюшка, насквозь проадреналинишься, как шпала гудроном. Я тебе…
Что ж, я хоть и не дровосек, но огонек развел славный.
А зачем это он в ладоши хлопнул?
Точно. Правильно я все предчувствовал. Два кубка стояло передо мной, и оба забрал тот самый молчун, который отобрал на входе мою саблю.
Ну и ядовитая ж вы личность, самодержец, любая кобра обзавидуется. И ведь, главное, оба унесли. Получается, что шансов на спасение у меня не было вовсе. В хорошенькую же я попал компанию, ничего не
