оставшуюся жизнь?
Зато что касается покушения на царскую жизнь, то тут чем дольше я размышлял, тем все крепче становилась моя убежденность, что убийством царя можно только усугубить все беды.
«Не убий» тут ни при чем. Далек я от христианского всепрощения. Глупое оно. По-моему, прощать зло само по себе означает помогать ему. Да, косвенно. Да, с самыми благими намерениями — авось усовестится, авось сам поймет и раскается. Только тут кудрявый весельчак Авось на выручку не придет. Он дуракам не помогает, и правильно делает. Как раз тот самый случай, когда благими намерениями вымощена дорога в ад. Зло можно уничтожить, лишь противопоставив ему ответное зло — только еще сильнее и беспощаднее. Как в математике. Минус на минус дает… Правильно, плюс, то бишь добро.
Но не всегда. В моем конкретном случае как раз может получиться еще хуже. Как ни крути, но, завалив сейчас царя, я автоматически предоставлю трон наследнику. Вон она, фигурка юного восемнадцатилетнего царевича, который в случае смерти отца станет Иоанном V. Лицо надменное, подбородок вздернут чуть ли не до неба — еще один божий избранник, убежденный в том, что он имеет право творить любые гадости. Может, и не его в этом вина — папашка так научил, но народу от этого не легче.
Я впервые услыхал о старшем сыне царя два года назад, когда плыл в Москву из Твери. Просто донесся разговор двух горожан. Говорили они вполголоса, но суть я уловил: та еще скотина. Дальше — больше. Ни одного доброго слова об Иване-царевиче мне за все время так и не довелось услышать. И до забав батяниных он охоч, и в казнях самолично участвует, и девок насильничать ему в радость.
Получалось, что они с батей одного поля ягоды. Но если Иоанну IV осталось тиранить Русь не так уж и долго — двенадцать лет, то этот, в связи с юными годами, сев на царство, проживет как минимум втрое, а то и вчетверо дольше этой дюжины лет, а двух извергов подряд не выдержит любая, самая долготерпеливая держава. Русь и сейчас-то хрипит от натуги — уж больно тяжкую ношу на нее взвалили.
Да и Годунов слишком юн. Если царевич напялит на себя шапку Мономаха, то навряд ли Борис сможет вылезти в первые. Возьмет Иван и женит брата Федора на какой-нибудь другой девахе, а не на сестричке Годунова, и что тогда? А ведь именно Борис надежно укрепит и украсит столицу. Именно он, а не Петр I отправит первых ласточек — молодых боярских сыновей для обучения за границей, построит массу городов на юге и на востоке, тяжелой уверенной поступью продвигаясь все дальше и дальше. Даже идея завести в Москве первый на Руси университет также принадлежала ему. Впервые власть в его лице проявит заботу о народе во время страшного голода, на который Иоанну было абсолютно наплевать…
Он много еще что сделает, этот смуглый симпатяга с кучерявой, по-юношески короткой бородкой. Но главное — поднимет Русь на ноги, да так быстро, что всего через несколько лет после смерти Иоанна почти без крови оттяпает у шведского короля Ягана, то бишь у Юхана III, все побережье Балтики, вместе с Копорьем, Орешком и Ивангородом, выведя на поле брани огромную и хорошо вооруженную армию, после чего скандинавам останется только смириться с утерей завоеванного и радоваться, что дешево отделались. Что же до Ивана, который будущий Пятый…
Я ни разу не общался со старшим сыном царя, но достаточно было увидеть его лицо. Нет, сама мордашка у него смазливая, спору нет. Но презрительная ухмылка и злобные, как у хорька, глазки все портили. Не зря говорится, что глаза — зеркало души. Судя по ним, наследничек может запросто переплюнуть папашку.
Между прочим, по одной из версий он и погиб именно из-за того, что обвинил отца в трусости, когда тот заключил мир со Стефаном Баторием, и требовал дать ему войско, желая идти сражаться с польским королем. Чуете, какие замашки? А ведь ему к тому времени исполнилось уже двадцать восемь лет. Пора бы начать шевелить мозгами и понять, что Русь и без того истекает кровью. Но нет — хочу воевать, и все тут!
А вывод напрашивался следующий. Иоанн IV есть для Руси зло, Иоанн V — тоже зло, но гораздо большее. Следовательно, надо оставить в живых Иоанна IV хотя бы до тех пор, пока он не осуществит единственное за последние двадцать четыре года правления крупное доброе дело — пришибет наследничка.
Тут же следом и второй вывод. Самому мне надлежит продолжать действовать тем же образом, в открытую царю ни в чем не возражая, но по возможности добиваясь своего. Не зря на Руси есть хорошая мудрая поговорка: «Богу угождай, а черту не перечь». Черт — это, как вы уже догадались, божий помазанник. Такое вот дикое хитросплетение, возможное только в нашей стране, и, как выясняется, с далеких средневековых времен.
К тому же успехи на этом поприще у меня уже имеются — достаточно вспомнить отмену опричнины, да и не только ее одну. Я же еще успел влезть и в церковные дела. Правда, инициативы не проявлял — оно вышло как-то само собой, когда царь после пересказа неких слухов, ходящих в народе про опричников, перекинулся на покойного митрополита Филиппа. Мол, такие дикие сплетни ходят в народе — уши вянут. Дескать, государь повинен в смерти святого старца, а он, Иоанн, ни сном ни духом. Смещали митрополита с должности епископы с архиепископами, а то, что Филипп умер именно в то время, когда в Тверской Отроч монастырь заехал Малюта Скуратов, так это всего-навсего совпадение. Он, Иоанн, и сам изрядно пострадал от его внезапной смерти, поскольку опальный митрополит так и не успел благословить государево воинство на святое дело по искоренению измены на Руси.
Выдал царь мне все это и выжидающе уставился — поверю или нет. А я лишь киваю головой, выражая сочувствие. Мол, понимаю беду твою, соболезную, но что уж тут. Терпи, государь. Не говорить же прямым текстом, что Иоанн сам приказал Малюте его удавить? Глупо. К тому же, как знать, возможно, что Григорий Лукьянович проявил в этом вопросе неразумную инициативу. Тогда Иоанн и впрямь виноват только в смещении митрополита, но не более того.
Я только поинтересовался, наказан ли кто из числа оклеветавших митрополита, а получив отрицательный ответ, уверенно заявил:
— Потому и винят тебя в народе, царь-батюшка. А вот если б наказал — совсем иное дело. Люди бы точно знали: гневается государь за то, что святого человека до смерти довели, и не просто гневается. Он еше и разыскал истинных виновников.
Тогда Иоанн лишь призадумался, но промолчал. Зато в итоге все так и вышло — послал он стрельцов к соловецкому игумну Паисию, продавшему своего учителя, с повелением заточить его на острове Валаам. Досталось и рязанскому архиепископу Филофею, которого лишили сана, а митрополичьего пристава, то есть надзирателя, Стефана Кобылина тем же указом за жестокое обращение с Филиппом повелел постричь в монахи и отправил на остров Каменный. Короче, всем сестрам по серьгам.
Только убийцу Малюту не упомянул. Забыл, наверное.
Вот и получается, тише едешь — дальше будешь. И никакого тебе хирургического вмешательства — сплошная терапия. И еще один вывод я сделал для себя, исходя опять-таки исключительно из блага страны: всячески при любой возможности стараться повышать авторитет Годунова в глазах Иоанна, потому что вылезать самому в фавориты — боже упаси. Одному не потянуть, и за спиной никого — так и останусь чужаком-фрязином. А без клана верных и преданных в одиночку всей боярской махины не осилить.
И сразу, как только я пришел к этим умозаключениям, мне полегчало. То кошки на душе скребли, а тут вдруг спокойствие и неземная благодать. Верный признак, что надуманное верно. А лавры первого цареубийцы? Да пес с ними, с лаврами. Подумаешь. Нам и без того хорошо.
Правда, мое душевное спокойствие длилось всего несколько дней, а потом у меня появилось какое-то тревожное предчувствие. Вроде беды еще не случилось, но должна вот-вот произойти. Какая? Пойди пойми. Пришлось поторопить гребцов, которые и без того вкалывали на веслах как очумелые. Но против течения, хотя оно на Волге и вялое, да еще по тяжелой, почти вязкой осенней воде они много бы не выжали. Однако на сей раз судьба вновь мне улыбнулась — почти все время дул попутный ветерок, и поставленный парус изрядно помогал труженикам кормила и весла.
Я успел. Тверца встала прямо на следующий день после того, как мы прибыли в Торжок. Хотя расслабляться было рано — до Бирючей еще скакать и скакать. Впрочем, мы долетели за три дня. Могли бы и быстрее, но пришлось ненадолго задержаться в том же Торжке — вновь на пути попался старый знакомый, который, как оказалось, специально меня поджидал…
