— Ага, — настороженно ответил я, не в силах поверить, что…
И тут меня обуял страх — дикий, панический, потому что я вспомнил о самом главном, без которого жизнь не жизнь, и если окажется, что… Словом, на кой черт мне такой глюк, если в нем нет самого главного! Тогда и просыпаться можно — не жалко.
— А как там?.. — Но не продолжаю — все равно страшно. Сейчас скажу: «Маша моя», а мне в ответ изумленное: «Какая Маша?» И пускай даже Валерка сейчас передо мной наяву — неужели мне от этого станет хоть на каплю легче? И что мне — назад за ненаглядной лезть? Нет, я, конечно, полезу, тут однозначно, но боюсь, что толку от этого…
— Если ты про девицу, которая вцепилась в тебя мертвой хваткой, из-за чего ты чуть не застрял, то с ней все в порядке.
— А-а-а… она… — И снова страшно вымолвить «жива».
Хорошо, что Валерка смышленый — понял все с полуслова.
— Жива она, жива. Воды, конечно, наглоталась будь здоров, так что пока без сознания, но мы ее уже откачали. Словом, не боись — жить будет. Вон она, бедолага, — показал он рукой куда-то вправо от меня.
Я кое-как повернул голову. Точно, лежит совсем рядышком со мной. Губы еще синеватые, на белом лице ни кровинки, но главное — дышит, причем не прерывисто, тяжело, а ровненько так, спокойно. Господи, какое же это блаженство. Неужто все позади?! Не верю!
И сразу слабость во всем теле — дикая, неимоверная. Нет, может, она и раньше была, только мне не до нее — поважнее дела имелись, а тут нахлынула. Глаза закрыл, а над ухом Валер кинголос:
— Ну, пирог Аленкин, конечно, без нас съели, — пробубнил он. — Ну и ладно, новый испечет, никуда не денется.
Я поначалу безмолвно согласился с ним — конечно же испечет, а потом встрепенулся — дошло до меня.
— Так это сколько же времени меня не было?
— Долго, — вздохнул Валерка. — Двое с лишним суток. Хотели уж назад подаваться, но тут эта штука искрить начала, словно закоротило в ней что-то. Вот и решили выждать, чем все закончится. А тут рука высовывается. Вроде твоя, а вроде — не совсем. Рукав-то вовсе не похож, зато перстень с камнем — один к одному. Ну мы за нее цоп и потянули. Сигаретку-то дать, путешественник во времени?
— Я в ответ лениво мотнул головой. Отвечать сил нет, но поднапрягся:
— Бросил.
— Давно ли?
Прикинул в уме.
— Три года назад. — И, подумав, внес уточнение: — С половиной.
Валерка даже закашлялся.
— Ты что, хочешь сказать, что…
— Ага. Хочу, — ответил я лениво.
— А… чего так долго-то? — удивился Валерка. — Сам же говорил: «Я ее хвать — и тикать».
— Дела были, — вздохнул я. — Опять же и Серой дыры этой я не нашел.
— А как же ты сюда попал?
Из пруда в Александровой слободе, — равнодушно доложил я. — Иоанн Васильевич хотел утопить кое-кого, вот и пришлось вступиться. Как видишь, получилось. А твои историки — козлы, — добавил я. — Такую информацию упустили из виду. Из-за них я и…
— Ты погоди с историками, — загорелся Валерка. — Ты что, и правда самого царя видел?!
— Ивана Грозного? — вслед ему восхитился выползший из сумерек хода Андрюха.
— Живого?! — Это уже следующий за ним по пятам Генка.
Дался им этот царь. Нет чтобы о чем-то приятном спросили. Но надо отвечать.
— Как вас. Да и не только его одного — Висковатого, Воротынского… — начал перечислять я, но, кроме Валерки, эмоций никто не проявил — чувствуется, что подзабыли они славные страницы нашей отечественной истории. А там как знать — может, вообще не помнили. Тогда кого же им назвать-то? О! Идея!
— Я и с Годуновым успел познакомиться.
— С царем Борисом Федоровичем?! — снова ахнул Валерка.
Ну да. Только он не царь еще и даже не Федорович, потому как молодой совсем. А Ирина, сестренка его, вообще дите дитем. Кстати, если бы не мое вмешательство, ее бы еще в детстве убили, — не удержавшись, похвастался я.
А что? Учитывая пережитое — вполне простительно. Имею я, в конце концов, право на небольшую слабость или нет?!
— Может, ты еще и Казань брал вместе с Астраханью? — недоверчиво усмехнулся Андрюха.
Я не обиделся. На его месте я бы тоже усомнился, даже посильнее, чем он.
— Казань не брал — взята уже, а вот Вейсенштейн, который Пайда, у шведов оттяпал. Да и не только ее. Правда, врать не стану — там я в битвах не участвовал. Зато под Молодями, когда крымского хана лупили, довелось сабелькой помахать. Да и раньше тоже, — сообщил я.
— А этого, как его, Малюту Скуратова видел? — блеснул познаниями Генка.
— И его тоже. Причем на рабочем месте.
— Ты что же, и там успел побывать? — несказанно удивился Валерка.
— Пришлось ненадолго заглянуть, — вздохнул я, философски размышляя: «Вытаращенные глаза Валерки — это предел, или, если рассказать кое-что, они увеличатся еще больше? Да нет, хватит, пожалуй, а то как бы они вообще не выпали из орбит», и жалобно попросил: — Ребята, пытать меня и там было кому, а вот водочки налить — увы.
Намек поняли сразу. Набулькали щедро, чуть ли не полный стакан, успокоив:
— Валяй, сколько выпьешь, хотя лучше ахни целиком — тебе стресс гасить надо.
Я вяло посопротивлялся, соблюдая приличия, мол, очнется Маша, а я пьяный в хлам, но меня заверили, что она ничего не заметит, поскольку, когда очнется, они нальют и ей.
— Ну вы и мертвого уболтаете, — вздохнул я, подчиняясь неумолимому диктату.
Пошла вода жизни в меня как обычная колодезная. Даже сомнения взяли — не перепутали ли ребята бутылку? Хотя нет, пахло в стакане именно ею, сорокаградусной. Не иначе как и впрямь после пережитого в организме скопилось столько адреналина, что уже никакой разницы — водка или ключевая из родника.
Зато на ароматы адреналин не распространяется, так что соблазнительный запах чесночного сала, щедрым пластом лежащего на куске черного хлеба, я почуял на расстоянии, еще не успев принять бутерброд от Валерки.
О, кажется, проснулась, — сказал Генка, показывая на княжну.
Я повернул голову, сразу забыв про закуску. Глаза у моей ненаглядной были широко распахнуты и таращились на свечу, которую примостил подле себя Валерка.
— Бу-бу-бу, — безучастно заметила она и потянула к ней руку. — Бу-бу-бу! — повторила она возмущенно, когда тот осторожно ее перехватил и вернул на место.
Кого-то она мне напоминала. Вот только вспоминать этого человека мне отчего-то не хотелось.
Андрюха с Генкой переглянулись.
Костя. Я не хочу тебя огорчать, но, по-моему, она очнулась, как бы это сказать… — Валерка смущенно кашлянул и нехотя продолжил: — Не совсем до конца. — И сочувственно посмотрел на меня.
Я вгляделся в лежащую еще раз, повнимательнее.
Вы никогда не заглядывали в глаза грудным детям? Нет, не тем, которым несколько месяцев, а которые только что из роддома. Так вот, они немного мутноватые и какие-то бессмысленные. Пустота в них. Вот и у моей Маши была такая же. Даже похлеще, чем у Вани Висковатого. У того хоть на донышке, в самой глубине, но плескались остатки разума. Маленькие такие, как искорки, но были. Здесь же, как я ни вглядывался, — ничего.
Вообще.
Полный ноль.
Внутри у меня все похолодело.
