именно это соображение остановило царя и спасло столицу от опричной вакханалии.
Карательные планы московского царя в следующем году довершил крымский хан. Весной 1571 года Девлет-Гирей выступил в поход на Русь. К крымским татарам присоединились ногайские орды и отряды черкесских князей, что дало основание хану объявить священную войну против русских. Правда, первоначально он не собирался нападать на русскую столицу, а намеревался ограничиться набегом в район Козельска. Но планы Девлет-Гирея изменились, после того, как в его лагере объявился перебежчик — галицкий сын боярский Башуй Сумароков, о котором известно, что он бежал с Дона в Азов. Очевидно, Сумароков был помещиком, насильно переселенным из взятого в опричнину Галича на земские земли в верховьях Дона, да не прижился там и ушел к татарам.
Затем к хану явилась целая группа перебежчиков, которые, как и Сумароков, убеждали хана идти на Москву, где «по два года была меженина великая и мор великой… многие люди вымерли, а иных многих людей государь в своей опале побил». Перебежчики также сообщали, что основные военные силы находятся в Ливонии, а сам царь находится в Серпухове с небольшим опричным войском. Боярский сын из Белева Кудеяр Тишенков вызвался показать броды на Оке и выступить проводником.
«Беззаконные убийства и произвол посеяли семена раздора и ненависти, давшие обильные всходы. Ни одна военная кампания не знала такого числа перебежчиков, как кампания, последовавшая за новгородским погромом и московскими казнями», — отмечает Р. Г. Скрынников[965]. Действительно, скорее всего отчаянием и ненавистью к царю — погубителю можно объяснить феномен массовой измены весной 1571 года. Политика Ивана привела не только к хозяйственному, но и глубокому нравственному кризису общества. Иван научил русских людей не останавливаться в выборе средств для достижения своих целей: теперь они готовы были отдать на растерзание своих соотечественников, население огромного города в надежде, что татары уничтожат Ивана и его ненавистный режим.
Татары пограбят и вернутся в степь, но прекратить опричный кошмар способна только гибель Ивана, — так могли рассуждать перебежчики. Во всяком случае, ими двигали не страх, — они сами являлись к хану, и вряд ли меркантильные соображения: ненависть и боль толкали их на предательство. «…Каково тем, у кого мужей и отцов различной смертью побили неправедно?!» — гневно восклицал сбежавший в Литву пятью годами ранее стрелецкий голова Тимофей Тетерин[966].
Надвигающаяся трагедия была предопределена всей деятельностью Ивана за последние годы. Тактика предупреждающих рейдов против татар, с таким успехом проводимая на рубеже 50–60-х годов, постепенно сменилась пассивной обороной. Но и в ее рамках были возможны эффективные действия против набегов. Предыдущим летом 1570 года сторожевые отряды своевременно предупредили о вылазке крымцев и отогнали их в степь. Но бдительность пограничной стражи вызвала раздражение Грозного, так как те преувеличили размер опасности. Теперь сторожевые разъезды боялись проявлять служебное рвение. Потом Иван примется бранить воевод за то, что они не смоли выяснить расположение и численность татарской орды, но будет поздно.
По злой иронии судьбы число татарского войска 1571 года примерно соответствовало прошлогодним прогнозам пограничной стражи — 30–40 тысяч. Между тем в Разрядных книгах донесения сторожей за май 1571 года вообще не фигурировали[967]. Незначительное русское войско все же было собрано, но даже в столь сложной обстановке Грозный не смог обойтись без кровавых выходок. Иван приказал казнить командующего Михаила Черкасского после того, как в лагере появился слух о том, что в крымском набеге участвует его отец. Казнь Черкасского явно не способствовала поднятию боевого духа русского войска, что играло на руку татарам.
Хотя хан был уже близко, обычно эффективная московская разведка, очевидно, на сей раз бездействовала, так как русские полки собрались в Серпухове, как обычно, прикрывая Москву с юга, в то время как хан, по совету Тишенкова, форсировал Оку западнее и стал обходить русских с фланга. Когда об этом маневре узнали в Серпухове, Иван поступил как истинный Рюрикович, — поспешно бросил войско и вместе с опричными отрядами бежал мимо Москвы в Ростов.
Итак, Грозный бросает войско, бросает на произвол судьбы столицу и, более того, уводит с собой часть войска. «Пришел я в твою землю с войсками, все поджег, людей побил; пришла весть, что ты в Серпухове, я пошел в Серпухов, а ты из Серпухова убежал; я думал, что ты в своем государстве в Москве, и пошел туда; а ты и оттуда убежал», — с откровенной издевкой писал после Ивану Девлет-Гирей[968]. Видно, что хан, как и перебежчики, рассчитывал на личную встречу с московским государем на поле брани, но события мая 1571 выявили еще одно качество Иванова характера — трусость.
Правда, земские войска сделали все, чтобы отстоять столицу. Командующий Иван Вельский даже отважился на вылазку. Беспокоила хана и мощная крепостная артиллерия. Но 24 мая татары подожгли московские посады. Благодаря поднявшемуся ветру пожар принял чудовищные размеры, весь город сгорел за три часа. Даже осаждавшие не смогли воспользоваться столь удачным для них поворотом событий: попадая в город татары, как и жители, гибли от огня, дыма, великой тесноты. Погиб и князь Вельский. А после того как огонь стал утихать, оказалось, что больше нечего грабить и некого брать в полон.
По свидетельству современника, в Москве осталось не более трехсот боеспособных людей. Два месяца пришлось разбирать улицы от трупов. Хан повернул в Рязанскую землю и разорил 36 городов к югу от Оки. Татары хвастались, что перебили 60 тысяч русских и столько же увели в полон. Голландец Ян Стрейс, прибывший в Москву в декабре 1668 года, сообщал, что раньше, до того как город опустошили татары, он был в два раза больше[969]. Выходит, почти столетие спустя после набега Девлет-Гирея, Москва не оправилась от его страшных последствий, которые по масштабам своим значительно превосходили более поздние опустошения Смутного времени.
Глава 17
МЕРЗОСТЬ ЗАПУСТЕНИЯ
Я с самого детства, как услышу, бывало, «с малыим», так точно на стенку бы бросился. Я всю Россию ненавижу…
Вскоре после новгородского погрома и ханского нашествия Иван охладел к опричнине, которая фактически перестает существовать после 1572 года. Для историков отмена опричнины представляется такой же загадкой, как и ее учреждение. В частности, считается, что Иван убедился в неэффективности опричного войска в ходе майских событий 1571 года. Но Грозный упрекал в нерадивости земских воевод, которые царю «о татарском войске знать не дали». Официальным виновником разгрома признали старшего боярина Ивана Мстиславского, повинившегося в том, что «навел» на Москву татар. Б. Н. Флоря считает, что причиной отмены опричнины стали «злоупотребления, которые превзошли все то, что имело место в предшествующие годы». «Следует сразу сказать, что ничего подобного царь от своих действий не ожидал, но все эти чудовищные злоупотребления явились неизбежным следствием избранной им политики», — спешит прибавить исследователь. Ссылаясь на свидетельство Штадена о том, что царь-де «хотел искоренить неправду у правителей», Б. Н. Флоря считает, что новый порядок должен был устранить злоупотребления в деятельности управлявших страной знатных вельмож и приказных людей[970].
Неясно, правда, какие именно меры царя вели к искоренению неправды и как этому могло способствовать разделение страны. Неясно, почему историк так доверчиво отнесся к демагогическим приемам пропаганды Грозного. В этом случае нужно с таким же слепым почитанием относиться и к его жалобам на «измены» всей служилой верхушки, которые он преподносил как повод к введению опричнины.
Князь Семен Шаховской, основываясь на рассказах свидетелей опричнины, писал о том, что Иван разделил Россию на две части: «… часть едину себе отдели… и заповеда своей части оную часть людей насиловати и смерти предавати». Приводя это суждение, Б. Н. Флоря тут же оговаривается, что,
