что в своем творчестве Пушкин неоднократно обращался к заслугам предков и их славным деяниям в истории Российской. «Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории, — писал А. С. Пушкин в „Начале новой автобиографии'. — В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал Ивана Васильевича Грозного, историограф именует и Пушкиных».
Историограф — несомненно А. М. Карамзин, «Историю государства Российского» которого Пушкин внимательно изучал и эпизоды из которой использовал в ряде своих произведений.
Действительно, древний, но не особенно знатный род Пушкиных от кровавых опал Грозного почти не пострадал, но его не миновали суровые гонения Бориса Годунова, удаление от трона и почетная ссылка, именуемая сибирской службой. Совершенно не случайно в уста своего предка, выведенного в драме «Борис Годунов» под именем Афанасия Михайловича Пушкина (правильно Остафия), поэт вложил горькие слова: «Уверены ли мы в бедной жизни нашей? Нас каждый день опала ожидает, тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы. А там в глуши голодна смерть иль петля. Знатнейшие меж нами роды — где?» Действительно, где? Конечно же в сибирской ссылке. Первые ссыльные из знати: В Пелым сосланы Годуновым два брата Романовых, Иван и Василий Никитичи, родные братья патриарха Филарета, отца царя Михаила Федоровича (из них Василий умер в темнице в 1601 году, вероятно, насильственной смертью, а Иван в том же, 1601 году возвращен в Москву и до смерти своей состоял в важных должностях). Вслед за боярами Романовыми, Черкасскими, Сицкими и другими были сосланы в Сибирь Остафий Михайлович с сыном Влуком и братьями и Василий Никитич Пушкины, впоследствии бывшие воеводами: первый в Тобольске, второй в Якутске. В 1603 году на замену почившему Остафию Годунов послал в Тобольск его младшего брата Никиту Михайловича, который служил там до 1605 года. Разумеется, все выезжали в ссылку с семьями: женами и детьми. Ссылка в Сибирь первое время не имела значения для заселения страны, но ею правительство хотело избавиться от людей беспокойных или опасных, которых не хотело подвергнуть смертной казни. Поэтому в первое время в Сибирь ссылались люди значительные и государственные.
Еще не успела зарасти травой и забыться могила Ермака, как после ложного доноса слуг по указу царя Бориса отправились в необжитую и неведомую Сибирь со всеми своими семьями братья Пушкины, во главе со старшим Остафием Михайловичем, которому предстояло воеводствовать в Тобольске до 1602 года, когда тело его приняла холодная сибирская земля. С тех пор на протяжении многих и многих лет род Пушкиных регулярно был связан или со службой, или с «местопребыванием» в сибирской провинции, о которой ходили слухи самые невероятные.
Еще в Начальной летописи приводится рассказ Новгородца Гюряты: «Югра — народ, говорящий непонятно и живет в соседстве с самоядью в северных странах. Югра рассказывала моему отроку: '…Есть горы, заходящие в луку моря (Лукоморье. —
А товар их — соболи. Поймать десятка два седых соболей ценой по 5 рублей каждый или пару черносеребристых лисиц рублей по 50 — перспектива из самых заманчивых. После такой удачи вчерашний босяк становился богачом! Десятина земли стоила 1 рубль, лошадь — 2 рубля, хорошая изба — 10 рублей. А попадались изредка черные лисы от 100 до 500 рублей по московским ценам.
Естественно, что богатства Мангазеи давно привлекали к ней промышленников. Но московское правительство обратило к ней взор лишь в 1598 году, когда царь Федор Иоаннович отправил в Мангазею и Енисею Федора Дьякова с товарищами для проведывания этих стран и для обложения тамошних инородцев ясаком. Дьяков возвратился в Москву в 1600 году. Он же, вероятно, первый сообщил правительству, что пустозерцы, вымичи и другие торговые люди уже наложили руку на мангазейскую и енисейскую самоядь.
Прозорливый и дальновидный царь Борис Федорович в том же, 1600 году решился снарядить экспедицию в Мангазею для основания в устье реки Таз острога и таможенной заставы. И быть по тому.
Летом 1600 года отплыли из Тобольска на трех коломенках и одном коче князь Мирон Шаховской и Данила Хрипунов, а с ними сын боярский, атаман и сотня служилых.
Спустились мутным Иртышом и быстрой Обью до Березова, где их уже поджидали казаки на четырех кочах. И вместе поплыли на понизовья. Едва кораблики вышли из Оби в бурную губу, как напротив лукоморского берега потерпели жестокое крушение: потеряли пять судов вместе с припасами. Вместе с осенней непогодой подступали морозы и плыть далее становилось опасным и безрассудным, поскольку до Мангазеи надо было еще плыть и плыть. Чтобы не вмерзнуть в лед и остаться в живых, догадались возвратиться назад к Пантуеву городку.
Из этого неизвестного нам городка, Шаховской с Хрипуновым послали царю известие о своей неудаче в плавании по Обскому морю: «Осталось нас, — пишут они, — два коча и пять коломенок и те кочи морем не ходят; да к тем кочам в Тобольске и Березове дано десять якорей и десять малых парусов, канатов и веревок мало и для морского хода надобно в прибавку…»
Писали также, что они послали казаков в Обдору к остякам и в Мангазею на оленях, и если подводы будут, то они тою же зимою достигнут Мангазеи, а если самоеды с оленями не явятся, то им придется дожидаться в Пантуеве парусов и якорей из Тобольска.
С этого года нужда сибирского флота в якорях стала постоянно возрастать и оказалась так велика, что пришлось специально создавать якорный завод в Верхотурье.
Все-таки казаки добрались до Обдорска и привели оттуда остяков с оленями к Пантуеву городку. Экспедиция Шаховского и Хрипунова отправилась к Мангазейскому берегу санным путем.
Однако немирные мангазейские самоеды неожданно напали на незваных пришельцев и в жестокой битве разгромили экспедицию. От остяков березовский воевода проведал про разгром и спешно донес в Москву о беде: «при нужде убили 30 человек казаков, а князь Мирон ушел ранен, а с ним 60 человек казаков, падчи на оленей, а про Данила не ведают ранен ли или не ранен».
Сообщение о провале мангазейской акции правительства встревожило Бориса Годунова. Для восстановления русских позиций в Мангазее следовало принимать самые срочные меры. Наудачу как раз в это время снаряжались на службу в Тобольск знатные воеводы Федор Иванович Шереметев и Остафий Михайлович Пушкин. Такой уж был обычай у Москвы: назначать одновременно двух воевод в один город, чтобы ни одному из них полного единовластия в провинции не давать и обеспечить взаимный контроль соперников по воеводству.
На прощание воеводы и с ними дьяк Тимофей Куракин получили царский наказ из многих статей, из содержания которых следует, что воеводам оказывалось высочайшее доверие монарха. Воеводам поручались ратные люди, хлебный запас и денежная казна для Тобольска, Тары, Сургута и Березова, но строго предписывалось принять меры, чтобы служилые люди «не чинили насильства и продажи и убытков инородцам, к которым следует ласку и привет держать». Проницательный государь из Москвы разглядел истинную причину провала экспедиции Шаховского и Хрипунова, но мысли своей об утверждении московской власти в Мангазее не оставил. Федору Шереметеву и Остафию Пушкину вручается «Память о назначении в Мангазею воеводами князя Василия Мосальского и Савлука Пушкина на смену князя Мирона Шаховского и Данилы Хрипунова».
Начавшийся весной 1601 года поход на Мангазею был организован уже основательнее. Верхотурскому воеводе приказано было приготовить «для мангазейского хода» 15 кочей, а из Перми велено отправить в Верхотурье шесть якорей.
Воеводам Федору Ивановичу Шереметеву и Остафию Михайловичу Пушкину велено в Ярославле и Вологде купить все необходимое для экспедиции. Этим воеводам предписывалось прибыть в Верхотурье еще зимним путем, проверить качество строительства кочей, чтобы с началом навигации отправиться в Тобольск. «А прибыв в Тобольск, им наперед всех дел вычесть указ о мангазейской посылке и по тому указу наместо князя Мирона и Данила отпустить тотчас в Мангазею князя Василия Мосальского да Савлука
