касающийся моей собственности. Мне так не хочется уезжать. Мы обязательно должны продолжить нам разговор. Пожалуйста, не торопитесь уходить, мистер Далгрин. Мой дом в полном вашем распоряжении.
После ухода Ди Косты Брент и Мария поболтали на самые разные темы, уже никак не связанные с живописью. Не мог же Брент сразу спросить у женщины, которую видел первый раз в жизни: «Мадам, ваш муж рисует чудовищ? Или, вы сами ведьма? В этом секрет?»
Быстрый взгляд на наручные часы убедил его, что пора уходить: негоже злоупотреблять гостеприимством хозяев.
Прикуривая, Брент как бы случайно посмотрел на часы, стоявшие на каминной доске.
— Как, уже половина четвертого? Прошу меня извинить, но мне пора идти.
Мария встала, улыбнулась.
— Вы для нас — самый желанный гость, — рассмеялась. — Я знаю, что тут я могу говорить не только за себя, но и за Артура. Мы очень надеемся увидеть вас вновь.
— Постараюсь оправдать ваши надежды, — улыбнулся в ответ Брент.
Прощание прервала открывшаяся дверь лифта и громкие вопли маленького человеческого существа. Девочка бросилась к Марии, а когда та взяла ее на руки, зарыдала еще громче, уткнувшись ей в плечо. Пластмассовая кукла с раздавленной головой свидетельствовала о том, что для рыданий, сотрясавших не только золотистые кудряшки, но и все тельце, есть веский повод.
Брент молча стоял, пока рыдания не утихли. Мария улыбнулась ему, уговаривая девочку поздороваться с гостем. Наконец, раскрасневшееся, заплаканное личико повернулось к нему.
— Дотти, познакомься, пожалуйста, с мистером Далгрином…
— Добрый день, мистер Далгрин… но, мамик, он наступил на куклу, а потом рассмеялся, когда она сломалась…
От этих слов слезы брызнули вновь.
— Успокойся, Дотти. Ты же не хочешь, чтобы твой отец увидел тебя в таком состоянии, — сказал Брент.
Эти вроде бы совершенно безобидные слова произвели неожиданный эффект. Не на девочку — на мать: Мария заметно побледнела.
— Артур — не отец Дотти, мистер Далгрин. Видите ли, это мой второй брак. Он… Я хочу сказать, у нас не может быть детей, — чувствовалось, что слова эти даются ей нелегко.
Брент чуть смутился… и одновременно обрадовался: обнаружилось первое отклонение от нормы. И неожиданная бледность Марии ясно указывала: ее что=то тревожит. За это что=то Брент с радостью отдал бы последний тюбик краски. Возможно, этот секрет не имел отношения к живописи, но, скорее всего, связь была. И он твердо решил ее отыскать.
Дневная жизнь города уступила место ночной. Брент шевельнулся в большом кресле, протянул руку к стакану бургундского, стоявшему на столике. Квартирка у него была маленькая, но очень хорошая. Одно из немногих роскошеств, которые он себе позволял. Впрочем, роскошество это скорее звалось необходимостью для тех, кто зарабатывал на жизнь, продавая свои эмоции, выраженные цветом.
Вино могло потерять вкус, вид города — нет. Нью=Йорк, вечный город чудес. Рассеянный свет в комнате не бросал отблесков на окно, так что его взгляд гулял по сказочной архитектурной стране. Лазерные лучи гуляли по небу, изредка отражаясь от самолета или стратоплана. Сам город сиял тысячами огней тысяч оттенков. Даже сюда, на сто восьмидесятый этаж, до него долетал ни на секунду не умолкающий городской шум. Нью=Йорк, самый удивительный из городов, созданных человеком, вот в нем и жил человек, который не был человеком в полном смысле этого слова.
Частичный ответ Брент получил, двух мнений тут быть не могло. Недостающее звено он обнаружил в одной из своих картин. Единственной, которая принесла ему хоть какую=то удовлетворенность. Она далась ему девятью часами непрерывной работы, когда он подверг себя, по терминологии врачей, «опасному воздействию». На полотне удалось отразить грубое, ничем не прикрытое великолепие вечного космоса. Инопланетный ландшафт, увиденный человеческим глазом. А у Ди Косты все с точностью до наоборот: обычные человеческие сцены, увиденные другими глазами. Возможно, глаза эти не были для Земли полностью инородными, потому что разницу мог уловить только тот, кто ее искал. Но в одном Брент не сомневался: без инопланетного воздействия не обошлось.
Он также получил и косвенное подтверждение своей правоты. Закон природы оставался законом, а гены — генами. Люди и обезьяны — теплокровные млекопитающие, ближайшие родственники с точки зрения антропологии. Однако, генная несовместимость исключала появление общих потомков.
Вот и мужчина, если он не был Человеком, homo sapiens, не мог иметь детей от человеческой женщины. Мария Ди Коста такой и была, что доказывала заплаканная дочурка. У Артура Ди Косты детей не было.
Брент нажал клавишу на подоконнике, и окно уползло в щель. Городские шумы ворвались в квартиру вместе с запахами джерсийских лесов, вроде бы совершенно неуместными в большом городе, которые донес легкий ветерок.
Подняв голову, он увидел луну, плывущую меж редких облаков, утреннюю звезду, Венеру, поднявшуюся над восточным горизонтом. Он побывал на Луне. Он видел ракету, которая готовилась к полету на Венеру. Человек был единственной разумной формой жизни, которую ему довелось видеть. Если были и другие, то их следовало искать на других звездах. А впрочем… разве не могли представители этих далеких цивилизаций жить на Земле, среди людей?
Но проку от этих мыслей не было. Не стоит изобретать новых чудовищ, не убедившись в существовании хотя бы одного. Утро вечера мудренее. Надо хорошенько выспаться, а потом отправляться на охоту.
В десятый раз Брент бросил в урну недоеденный шоколадный батончик и двинулся дальше. Это в телешоу частный детектив с легкостью выполнял свои обязанности. В реальности все оказалось куда как сложнее. Он третий день следил за Артуром Ди Костой, и слежка эта уже сказывалась на его пищеварении. Когда останавливался Ди Коста, приходилось останавливаться и ему, зачастую на запруженных толпой улицах. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он делал вид, что ему необходимо сделать покупку в одном из торговых автоматов, выстроившихся вдоль тротуара. Газеты он просто выбрасывал, но считал себя обязанным хотя бы надкусить шоколадный батончик.
Но вот Ди Коста ступил на движущуюся пешеходную дорожку, проложенную по Пятой авеню. Брент, отделенный от него несколькими сотнями футов, проделал аналогичный маневр. Они покатились к Верхнему Манхэттену со стандартной скоростью пятнадцать миль в час. Когда дорожка пересекала Пятьдесят седьмую улицу, на нее ступил невысокий мужчина в черно=золотом деловом костюме. Брент заметил его, когда он остановился рядом с Ди Костой и похлопал художника по плечу. Ди Коста обернулся. Улыбка медленно уступила место недоумению.
Невысокий мужчина передал удивленному художнику сложенный листок бумаги. И, прежде чем Ди Коста успел что=то сказать, сошел с движущейся дорожки на островок безопасности, лихо перескочил через ограждающий барьер и по другой дорожке покатил в противоположную сторону, к Нижнему Манхэттену.
Брент, разинув рот, проводил коротышку глазами. Проехав мимо, он вскоре растворился в толпе. А повернув голову, наткнулся на взгляд Ди Косты.
Его планы рухнули. А Ди Коста улыбнулся и приветственно помахал ему рукой. Сквозь уличный шум до Брента долетел его голос.
— Мистер Далгрин, идите сюда.
Брент помахал рукой в ответ и двинулся к Ди Косте. А что ему оставалось? Он уже подходил к художнику, когда любопытство Ди Косты взяло верх. Брент наблюдал, как тот разворачивает листок, читает на писанное на нем… С Ди Коста произошла разительная перемена. Рука с запиской повисла плетью, тело напряглось. Глядя перед собой, стоя на движущейся дорожке, он словно окаменел. Превратился в статую.
