Пока колонна интернированных медленно двигалась к Дунаю, в Вюльцбурге происходили трагические события. Больные не спали. Тревожно тянулась ночь. Иногда мимо замка проносились автомашины, наполненные орущими песни пьяными солдатами. Но в лагерь никто не заехал. Днем моряки вместе с больными офицерами и генералами вышли на плац, на прогулку. Вскоре на двор комендатуры привели несколько десятков ост-арбайтеров — советских людей, пригнанных из оккупированных районов Советского Союза. Их пинками и криками загоняли в подвал. Командовал молодой эсэсовский офицер. Увидя на плацу генерала Сотенского, у которого была перевязана голова, офицер подозвал его. Они обменялись несколькими фразами — Сотенский знал немецкий язык. Генерал кивнул головой и подошел к Долженко:
— Попрошу вас, скажите вашим ребятам, чтобы помогли выйти на двор генералу Шевчуку… Он в камере и очень слаб. Этот офицер сказал, что меня и его сейчас посадят в машины и увезут в хороший госпиталь. Когда опомнились! А потом приедут за всеми оставшимися.
Долженко приказал более крепким морякам помочь Шевчуку, и вскоре, попрощавшись, генералы вышли за ворота.
Прошла вторая ночь в покинутом лагере. Всю охрану замка представлял один солдат, дежуривший у входных дверей. Утром и его не оказалось.
В городе шла перестрелка, иногда пули достигали стен замка и с противным цоканьем отбивали штукатурку. Скоро все затихло. Стрельба прекратилась.
— Наверное, Вайсенбург взяли американцы, — сказал Долженко. — Надо спуститься в город разведать обстановку. Сходи узнай, как там, и быстренько обратно. Только осторожно. — приказал стармех одному из моряков. Но не успел тот выйти за ворота, как вернулся обратно. Лицо его было перекошено от ужаса.
— Георгий Александрович! Выходите скорее! Генералов убили!
Долженко не раздумывал. С помощью товарищей он с большим трудом выбрался за ворота. То, что он увидел, заставило его поникнуть головой: перед ним лежал труп генерала Шевчука. Рядом валялись окровавленные острые камни.
— Георгий Александрович! Вот второй труп…
Под стеной замка, заваленный камнями, лежал генерал Сотенский, убитый так же зверски, как и Шевчук. Стармех стянул берет с головы.
— Шапки долой, ребята, — сказал Долженко, — эти люди погибли как мученики. Подумайте только… Больных, беззащитных убили… В госпиталь повезли! Какие сволочи!
Моряки стояли, обнажив головы. Потом они, как могли, вырыли могилы и похоронили генералов у дороги в замок.
Вернулся человек, посланный в город. Он сообщил, что в Вайсенбурге американцы.
До Дуная оставалось несколько километров. Утомленные двухсуточным маршем, интернированные еле шли. Стемнело. Охрана окружила колонну плотным кольцом. Люди шли тесно, плечо к плечу. Всех охватило тревожное ожидание. Сейчас должно начаться… Сейчас или никогда. Еще минута, другая, — и от штаба поступит команда: «Разбегаться!» Темно, лес рядом… Но все было тихо. В голове колонны что-то громко закричал Вейфель. Колонна замедлила движение, повернула и сразу же очутилась в какой-то деревне. В темноте еле различались силуэты сараев и крестьянских домиков. Ни огонька, ни человека на улице, где-то лаяла собака.
— Стоп! Привал до утра! — передали по колонне.
Подталкивая прикладами, нас загоняли в огромный серый и очень длинный сарай. Когда я вошел туда, то в первый момент ничего не мог разобрать. Потом, кое-как привыкнув к темноте, понял, что мы находимся в сарае, доверху наполненном соломой и сеном. Здесь были сложены десятки тонн соломы. Почему немцы поместили нас именно в этот сарай? Зашевелилось неприятное чувство. А что, если они задумали нас сжечь? Наконец все интернированные были в сарае.
— Можете отдыхать. Курить запрещается, — сказал стоящий в дверях Вейфель и задвинул тяжелый засов.
Измученные моряки бросились на солому. В сарае было темно и сухо, приятно пахло сеном. Страшно хотелось спать, но в такой обстановке мы спать не могли. Собрался штаб, вызвали всех командиров групп.
— До Дуная осталось восемь километров, — сказал Богданов, — сейчас наступил самый опасный момент. Вы все слышали о приказе Гитлера уничтожать военнопленных. Объяснят американскими бомбежками. Погибли при эвакуации — и концы в воду. Вейфель сказал, что завтра нас поведут дальше…
— Не хотят ли они нас сжечь здесь? — промолвил Шилин. — Такое громадное количество соломы…
— Кто знает? От них можно ждать всего, но не думаю. Опасно для деревни. Могут все спалить кругом. Во всяком случае, надо быть готовыми и к этому. Разобрать крышу, благо она здесь легкая, деревянная, проделать, где возможно, наблюдательные отверстия, у всех щелей расставить посты. Чуть что — поднимать тревогу.
Несмотря на усталость, начали выполнять приказ штаба. Разобрали в двух местах крышу. Сарай был старый, и проделать отверстие не составляло большого труда. Установили посты.
В деревне затихли все звуки. Наступила ясная звездная ночь. У сарая слышались голоса разговаривавших между собой часовых. Пока все выглядело мирно.
Я улегся на солому, но заснуть не мог. Казалось, что вот-вот раздастся крик наших дозорных: «Огонь! Поджигают!», но в конце концов усталость взяла свое, и я заснул тревожным, некрепким сном. Снились мне кошмары, я задыхался, солома попадала в рот…
Разбудил меня боец моей группы Ростислав Рогозин:
— Вставайте. Два часа. Вам заступать. Встанете к щели у дверей. В четыре разбудите Юру Ратьковского. Он вас сменит.
Ростик проводил меня к наблюдательному пункту. Это была довольно широкая щель между досками. В нее хорошо просматривался кусок улицы и клочок звездного неба. На скамейке у дома спал часовой. Видно, его совсем не интересовал сарай и то, что в нем происходит. Для него война уже закончилась, и он не мог дождаться, когда попадет в плен к американцам или сумеет убежать в свою деревню.
Ничто не нарушало спокойствия. На небе против моей щели ярким фонариком светила одна из моих любимых звезд — Вега. Я всегда определялся по ней в море. Сейчас она мерцала приветливым голубоватым светом, напоминая мне прошлое. Вернется ли все, о чем я мечтал четыре года? Теперь-то я научился ценить жизнь, и прав был тот, кто сказал: «Умейте находить радости в малом». Каждый прожитый день должен быть радостным. И если на душе станет скверно, придут какие-нибудь неприятности и упадет настроение, достаточно вспомнить одно слово «Вюльцбург» для того, чтобы все изменилось и все горести показались бы пустяками…
Зашевелился солдат на скамейке, и я сразу вспомнил про Дунай. Что ждет нас впереди? Кому выпадет счастливый билет вернуться домой живым? И выпадет ли?
Два часа прошли в размышлениях. Хотелось подвести итог своей жизни. Времени потом не будет. Завтра, вернее уже сегодня, нас поведут к Дунаю…
Пришел Юра Ратьковский.
— Ну, что нового? — спросил он. — Идите поспите еще, если сможете. Я совсем не спал. Разные мысли одолевают…
— Никакого движения не заметно. Как будто вымерло все.
Я уступил свое место у щели Ратьковскому и улегся на солому с твердым намерением заснуть. Думай не думай, ничего не изменится.
Солнечные лучи через многочисленные дыры и щели проникли в сарай и осветили спящих моряков. Я открыл глаза. Подо мной — я лежал на верхних кипах- совещался штаб.
— За ночь не произошло ничего особенного, — говорил Дальк, — вахтенные доложили, что в деревне
