мы могли просто засовывать оплодотворенную яйцеклетку в инкубатор…
— Технически такая возможность у нас есть уже давно, — признала Сесилия. — Но ребенку несравненно лучше развиваться естественным образом в материнской утробе. И физически и психически. Вот почему Статуты Размножения так строго ограничивают инкубацию.
— Но что в этом понимают симбиарские попечители! — вспылила Мэв. — Проклятые яйценесущие саламандроиды! Они не рискуют жизнью, производя потомство. — Она вскочила и отошла к окну. Автомобиль остановился перед козырьком у подъезда, и Луи с Леоном поторопились выйти навстречу новоприбывшим.
— Эта твоя беременность, милая Мэв, протекает много легче предыдущей, — попыталась успокоить ее Аврелия. — Если бы ты только позволила оказать тебе психопомощь…
— И избегала стрессов, — насмешливо докончила Мэв. — Тебе хорошо говорить! Уже шестерых родила, и не собираешься на этом останавливаться. Рожаешь как индейская скво — раз, два, и готово!
— Возьми себя в руки, Мэв, — устало сказала Шери. — Дай нам передышку.
— Я скоро спущу пары, — ответила ирландка. — Не волнуйся! Как только мы кончим эти чертовы поминки по живому мертвецу! — Она посмотрела на тучи, из которых сеялся дождь. — Если мое слабое дальневидение не врет — яйцелет Поля идет на посадку. Не поискать ли пока наших мужей, чтобы поскорее разделаться с этим проклятым обрядом!
Поль прибегнул к телекинезу, чтобы защитить себя с отцом от дождя, и они торопливо зашагали к дому. Внезапно Дени споткнулся и упал бы на колени, если бы Поль не поддержал его за локоть.
— Папа, ты еще так слаб! Тебе не следовало покидать больницы. Ты допустил ошибку.
Дени упрямо покачал головой. Выглядел он даже моложе своего двадцатишестилетнего сына, который был выше отца почти на тридцать сантиметров и отпустил пышные усы для подкрепления своего образа планетарного политика с блестящим будущим. Оба были в темных костюмах, в пальто, застегнутых наглухо, а намокший дерн угрожал глянцу их начищенных до блеска ботинок. Люсиль требовала, чтобы в Страстную Пятницу они одевались как можно строже, и они не смели ослушаться.
— Я чувствую себя вполне хорошо. Тебе ведь известно, что меня все равно выписали бы на той неделе. Я уже в полном порядке, — категорично заявил Дени. — Такер Барнс, видимо, был прав, когда решил, что я страдаю от переутомления и общей депрессии, усугубленной отсутствием Люсиль.
— Тем больше причин отложить обряд.
— Нет. Об этом нечего и думать, тем более при нынешних обстоятельствах.
Они достигли козырька, и Поль убрал метапсихический зонтик. Вестибюль был ярко освещен, и Луи с Леоном, распахнув парадную дверь, помогли им снять пальто. Близнецам было по шестьдесят два года: оплывшие, лысеющие, с провалившимися глазами, хотя обладали бесценными самообновляющимися генами. К несчастью, гены эти у разных индивидов действовали по-разному, а в сложном взаимодействии их с тысячами других генов еще никто толком не разобрался. Тетушка Ивонна, которая была на год старше близнецов, сохраняла моложавость, но эти бедняги всегда будут выглядеть пожилыми, как дядюшка Роги! Пряча свое пренебрежение к ним, Поль поздоровался с холодной вежливостью, невольно подумав, а сохранит ли он сам с годами свою жизнерадостную энергию и красивую внешность. Вот как Дени. Но Дени — худощавый блондин, а он, Поль, крепкого сложения и брюнет, похожий на дядюшку Роги в молодости.
И на Виктора.
— Как он? — спросил Дени.
— Сестре пришлось снова перенастроить машину, — ответил Луи.
— Содержание гемоглобина продолжает снижаться, — добавил Леон. — Сердечная деятельность и дыхание в норме, он усваивает питание и испражняется, кожа, мышечный тонус близки к нормальным, а электрокардиограмма обычная.
— Тем не менее, — докончил Луи бесцветным голосом, — если не принять меры против анемии, он в ближайшие дни умрет.
Дени уже шагал к парадной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой.
— Поль, собери остальных и сейчас же с ними наверх.
— Папа! Погоди…
Дени остановился и обернулся, держась одной рукой за перила.
Поль глубоко вздохнул, экранировал внутренние мысли в полную меру своих сил, готовя принуждение.
— Папа, я думал над этим, пока мы летели из Балтимора. Я не допущу, чтобы маленький Марк участвовал в метаконцерте. Мы слишком мало знаем о том, как стыковка сознаний воздействует на участников.
На губах Дени появилась мягкая улыбка. Он отвел глаза.
— Виктор слабеет, Поль. Другого шанса нам может не представиться, а в этом году мы лишены вклада твоей матери. Поверь, программа, которой я пользуюсь, абсолютно безвредна. А сознание Марка гораздо мощнее, чем у многих взрослых. Жены и Бретт далеко уступают ему в силе.
— Папа… нет! Мой сын почти младенец. Мы все — взрослые, согласились добровольно. Обряд в Страстную Пятницу никогда мне особенно не нравился, но я не протестовал, потому что он так важен для тебя. Но я не могу подвергать риску маленького ребенка. Дядюшка Роги готов участвовать, он поможет, хотя бы немного.
Дени отвернулся.
— Пусть будет по-твоему. — Он начал подниматься по лестнице, позволив своему сознанию опередить себя и проникнуть в реанимационную комнату. Дневная сестра подняла голову от книги- плашки.
— Добрый день, миссис Гилберт. Мы уже почти готовы.
— Ах, профессор Ремилард! Я хотела поговорить с вами, но мистер Филип и доктор Северен сказали, что вы больны…
— Мне гораздо лучше. — Он проецировал спокойствие. — Будьте добры, опустите шторы. А я проверю машину.
Несколько секунд он постоял рядом со своим младшим братом, глядя на бледное безмятежное лицо человека, который обрек себя на вечное проклятие. Потом подошел к консоли с мониторами и аппаратами жизнеобеспечения, установленными в ногах большой кровати под балдахином.
Сестра продолжала настойчиво:
— Вчера заезжал доктор Корноер. Он хотел обсудить с вами ухудшение состояния мистера Виктора. Он считает, что необходимо приступить к лечению, чтобы остановить анемию.
Дени не ответил. Он завершил осмотр, придвинул стул к кровати и сел. Его необычайно яркие синие глаза перехватили взгляд миссис Гилберт, и она невольно застыла со шнуром от шторы в руке.
— Когда много лет назад кому моего брата признали необратимой и власти разрешили мне взять на себя заботы о нем, они полагали, что я, как обычно делают в подобных случаях, распоряжусь прекратить внутривенные вливания и эвакуацию пищеварительного тракта, чтобы он быстро умер. По причинам, представлявшимся мне вескими, я этого не сделал. И Виктор получал пищу, воду и необходимый уход в течение двадцати шести лет. Вплоть до последних двух месяцев его тело поддерживало себя в абсолютно нормальном состоянии через самообновление. И его сознание, хотя и не способное к внешним проявлениям, по-видимому, тоже продолжало функционировать. Виктор слеп, глух, нем, не реагирует ни на какие сенсорные раздражители, не может двигаться, не способен к телепатическому общению, принуждению или другим внешним метапсихическим проявлениям. Но он все еще мыслит. Человек с подобной ментальностью не продолжал бы жить, если бы не хотел этого. Вы понимаете, миссис Гилберт?
— Я… по-моему, понимаю.
Дени наклонил голову, его глаза уже не были видны, и он выглядел просто очень усталым, очень болезненным молодым человеком.
— Если состояние Виктора ухудшается, то потому лишь, что он этого хочет сам, и мы не будем принимать никаких мер, чтобы остановить ухудшение. Просто продолжайте все как обычно. Вам ясно?
