стремительно, сначала по два в ряд, и по мере приближения рассыпаясь в полукруг. Это тоже были крысы, но невероятных размеров, каждая – немногим меньше Мурмана. Было их тринадцать, у всех белые шкуры, выпученные глаза, огромные, словно яблоки, и светящиеся, острые клыки… Эти уже умели кусаться по- настоящему – Мурману одновременно обожгло ухо, левую переднюю лапу и хвост… А все же они были слабоваты против него: Мурман сменил место, переместился к другой стене, а пять крыс из тринадцати остались на месте, только у одной, с перекушенной спиной, дергались еще лапы, остальные валялись смирно. Мурман осмелел и сам бросился в атаку, он уже понял, как с ними драться. Крысы бились яростно, но это им не помогло, каждой хватило не больше чем по три удара. А если цапнуть за горло – одного рывка достаточно. У них очень сильная кровь, вот кого сначала бы съесть… Мурман облизнулся. Мелкие крысы тоже попытались было присоединиться к атаке своих больших собратьев-чудовищ, но теперь опять они по сторонам жмутся. А эти, которые большие, все убиты, ни одна не пропущена… А тревога не проходит, только сильнее становится. Что-то опасное здесь. Оно по-прежнему неподалеку… Вот оно идет!
Далеко впереди, в противоположной стене огромного зала, зажглась багровая точка и размазалась в широченную дыру. Воздух враз наполнился холодной сыростью и затрещал, там и сям из ниоткуда в пол начали выстреливать маленькие молнии, одна из них попала в крысу и убила зверька на месте. Шерсть на Мурмане заискрила, но пес встряхнулся от ушей к хвосту и обратно, и неприятное покалывание в коже прекратилось. Он неотрывно смотрел в клубы серого тумана, повалившего из багровой дыры, – сердце требовало драки, но голова осторожничала: на него шла нешуточная сила, он чуял ее. После гибели старого вожака-хозяина Мурман по-настоящему уже никого на свете не боялся, недавним опытом своим помнил, что и он может стать добычей… Ооооууууу!
Чудовище выступило из тумана и вперевалку, не торопясь, зашагало к Мурману. Это, наверное, тоже была крыса, но уж очень непростая: она двигалась на задних лапах, гигантская, если и поменьше вожака- хозяина, то совсем ненамного, такая же широкая, с длинным толстым хвостом, с бурой шерстью вокруг белого живота, в передних коротких лапах у нее какая-то палка. И… три громадные крысиные морды на толстой утроенной шее… У средней, самой большой головы, между ушами торчал отвратительный с наплывами нарост, нечто вроде осиного гнезда, с двумя парами рогов по бокам.
Мурман нацелился, взвился в убийственном прыжке, но уже в полете поменял траекторию, грянулся на скользкий от крови каменный пол и кубарем покатился по нему, пока не врезался в стену. Оказалось, что трехглавый крыс (Мурман почему-то успел заметить его «мужские» признаки) умело управляется дубиной, явно волшебной, если верить ощущениям, и короткие лапы ему в этом умении не помеха. Мурман, скуля, перевалился было на лапы, передние вроде как подломились… Прыжок – но хитрость не удалась, крыс был начеку: следующий удар пришелся прямо по морде. Он, удар этот, конечно же был полегче, чем те, что он получил во время битвы у воздушного шара от «багрового» чудища в человеческом облике, но все равно было очень больно, даже в глазах почернело, как больно!
Мурман, не поворачиваясь спиной к врагу, стал отступать, запрыгал, как лягушка, влево-вправо-назад. Мелкая дрянь вновь стала пищать под животом, но Мурман давил их не глядя и только тех, что сами попадались под лапы. Крыс наступал, и Мурман с тревогой углядел, как светящиеся глаза его, все три пары, разгорелись еще больше и как длинные острые искры посыпались с его волшебной палки…
Делать нечего, Мурман бросился вперед, взглядом, всеми мышцами, даже мыслями показывая, что собирается вцепиться в ногу… лишь бы только добраться до лап, сжимающих палку… Следующий удар отшвырнул его шагов на двадцать, и в этот раз лапы действительно отказались слушаться, Мурман попытался вскочить и ткнулся носом в крысиную тушку на полу. Надо встать и очень быстро, быстро… Лапы дрожали, но Мурман встал. Внезапная боль пробила его насквозь: казалось, что даже когти и шерсть корчатся в судорогах, весь он, с головы до пят был в злых кусачих искрах, хотелось закрыть глаза, упасть на пол, прижаться к нему потеснее… и тоже стать камнем. О, это было бы не так уж и плохо… Мурман почувствовал, что все частички его тела наливаются каменным покоем и что пора спать… нет, он не должен спать… пока не найдет Леху… а если он заснет, то его съедят и он уже никого никогда не увидит…
Мурман залаял. Сначала это был беспомощный хрип, потом страдальческий кашель… Мурман поднатужился – и заливистый оглушительный лай покрыл все остальные звуки зловещей пещеры: крысиный писк, шипение искр, тихий трехротый рев нависшего над ним чудовища… Вожак-хозяин строго-настрого запрещал ему лай и больно за это наказывал, а маленький хозяин, Леха, когда отводил его подальше лес, всегда разрешал ему это запрещенное удовольствие, и память об этом спасла Мурмана; он очнулся и тут же рассвирепел, да так, что все судороги и искры попрыгали с него и исчезли, как не было их. Мурман прыгнул вверх, голова его отбила палку в сторону, полыхнувшая молния опалила шерсть на лбу, но Мурман даже и не почувствовал боли – уж так ему было бешено и стыдно от собственной слабости. До горла он все же не допрыгнул, остановленный ударом, но отлетая – успел рвануть в две борозды клыками поперек груди. Нет, он только начал: теперь в горло! Крыс по-прежнему безошибочно разгадывал все приемы Мурмана и бил его страшным своим оружием, но Мурман отрешился от боли, он видел для себя одну цель: разорвать этого врага, выпустить ему кишки, раскусить ему все его черепа, выесть оттуда мозг… Четырежды он достал его плоть, дымящая кровь Крыса падала на камни и разбивалась в тусклые мокрые осколки. Крыс начал отступать. Это теперь уже он не рисковал поворачиваться к Мурману спиной, а шел спиной вперед, переваливаясь еще более неуклюже, видно было, что длиннющий его хвост очень мешает ему в таком движении… Вот он оступился, пережав хвост левою ногой… Ну! Мурману нельзя было упускать этой счастливой возможности, и он успел вовремя: правая лапа с зажатой в ней палкой крутанула челюсть, отлетела далеко влево, завизжавшее, как стадо свиней, чудовище упало на спину, а Мурман… Все бешено вертелось перед его взором, в животе повис странный, хотя и знакомый холодок… Мурман ничего не понимал несколько секунд, пока китобойной силы энергия, пославшая его в полет под самый потолок, не иссякла и он не вернулся на очень твердую землю. Это было слишком даже для его закаленного предыдущей жизнью организма…
Мурман очухался довольно быстро, но драться ему уже хотелось гораздо меньше прежнего. И изувеченное чудовище также потеряло боевой пыл: этой передышки ему хватило, чтобы добежать до стены, исчезнуть в проеме и закрыть его за собой.
Мурман так неудачно грякнулся о каменный пол, что дух выскочил из его легких, а когда наконец восстановилась способность дышать, преследовать было некого. Так бы он его, конечно, догрыз… Он бы обязательно доконал этого трехглавого… Он бы его… Можно было бы поискать его, выследить либо подкараулить… Но прежде всего нужно искать Леху, вот когда найдет… А сейчас все болит: морда, лапы, под хвостом… Да, так будет лучше всего: он его после найдет, а еще лучше – с вожаком-хозяином придет…
В Мурмане все еще гнездилась предательская боль, она приказывала ему: усни, камнем стань, тогда и боль пройдет. Ляг, усни! Ляг…
Мурман постепенно выходил из горячки боя, и голос этой боли все увереннее стучался ему в мозг. Врет, она все врет ему, никогда нельзя слушаться врага… запах, запах, запах… Ох, эта ненавистная палка… Но запах… Мурман лизнул светящуюся лужицу, содрогнулся… В секунду от лужицы и следа не осталось, Мурман даже пыль вокруг подмел ожившим своим языком! Он схватился за оторванную лапу – и вдругорядь его шарахнуло головой об стену. Мурман отряхнулся как ни в чем не бывало и трусцой опять туда… А боль испугалась, она еще есть в нем, бормочет ему, но уже без прежней наглости… Мурман постоял над оторванной лапой, все еще сжимавшей мерзкую дубинку, вылизал тусклые сгустки из разорванных мышц, осторожно схватил зубами за лапу, подальше от палки, и стал пятиться…
Его эксперименты, после двух длинных искрометных полетов, полученных от контактов с проклятой палкой, в конце концов увенчались успехом, пусть не полным – остатки лапы с когтями так и остались на ней, их уже было никак не выкусить, – но достаточным, чтобы вся боль покинула тело: и та, что приказывала окаменеть, и та, которую подарили ему стены пещеры и вражеские зубы…
Исчезли живые крысы, все до одной, оставили поле боя за Мурманом, но он уже и сам не хотел есть, а был весь до краев наполнен живым нетерпением искать дорогу домой, к молодому вожаку-хозяину, который теперь займет место старого. Мурман почему-то был уверен, что Леха, вопреки своему положению вожака- хозяина, не будет то и дело вымещать на нем плохое или пьяное настроение… Пес понимал жизнь: нет такого места на земле, чтобы в стае сильный слабого не бил, но он, особенно на сытый желудок, любил помечтать о хорошем… Вот и сейчас он бодрой рысью мчался на запах дня, зелени и свежей воды, а нижняя челюсть его отвалилась далеко вниз, только-только, чтобы язык не выпал, а глаза прижмурились, словно
