даже его Отец не в силах причинить этой пакости ни малейшей неприятности! Никакой… Впрочем…
– Папой? Твоим? Оригинальный вопрос… Пожалуй, что нет… А может быть – да… А мыслишки твои – со мной справиться – лакомые. Но откуда ты знаешь: вдруг я способна… способен… способно существовать отдельно от человечества и обслуживаю марсиан? И все твои апокалиптические труды пойдут насмарку?.. Посмотри-ка на меня? Странно… Ты меня не боишься, оказывается…
– Боюсь и еще как боюсь… Просто я стараюсь не показывать этого.
– Нет, этот страх, что сейчас в тебе, – не совсем то… Но сие поправимо.
– Да уж не сомневаюсь. А пока я постараюсь не называть вас гноесосущей гадиной и вонючей портянкой, но взамен мы, как ты выражаешься, пофилософствуем, если вы… ты не против.
– А я и не против, да и называй, если хочешь. Пока живой.
– А если изобретут лекарство против старения?
– Это что, вопрос?
– Нет, это я так ляпнул. Для разминки типа… Вот ты со мной разговариваешь…
– Разговариваю. И даже на ты.
– Не перебивай, пожалуйста, мысли и без того мелкими пташечками… Если бы ты хотела… меня забрать, то уже бы забрала, без предисловий. Так?
– Я слушаю.
– А если не забрала, значит отсюда пара интересных выводов. Первый: существует назначенный срок, который ты обязана соблюсти. Второй: значит и ты не самая крутая и кому-то служишь. Не так ли?
– Не так.
– А поподробнее не ответишь?
– Назначенный срок существует для людей и иных, способных к абстактным рассуждениям, когда он уже прошел. Я служу хаосу, как и все сущее в мире.
– Если бы все служили хаосу, то и был бы хаос. Что будет, если ты прикоснешься ко мне?
– То и будет. Сам же догадываешься.
– А если я к тебе прикоснусь?
– Нет разницы.
Денис пошел – ватные ноги не позволили побежать или прыгнуть – к тетке, успел сделать два шага, на третьем споткнулся и замер, пальцам вершка не хватило – дотянуться…
– Торопишься?
– Может быть. Вернее, проверял на себе и на тебе теорию свободы воли. А что же это ты тогда убегаешь? Если бы я тронул – значит так суждено… ну или назначено?
– Не тобой суждено и не тобой назначено. Со мной в пятнашки не играют, и ты не пробуй: ты ведь не прост и у тебя ведь может и получиться.
– Что может получиться?
– Один раз. Ускорить… Замедлить… Свое… Чужое…
– Ботан и отгадчик из меня никакой, ты бы попроще…
– Ты закончил спрашивать?
– Нет еще. Ты знаешь моего Отца?
– Да.
– Вы встречались?
– Выбери ответ по вкусу, любой будет верен.
– Я смертен?
– Все бренны.
– А ты? А Отец?
– Ты глупец, о юноша, если задаешь такие вопросы.
– Ну а все-таки?
– Ты надоел мне быстрее твоего альтер эго.
– Кого???.. Моего…
– Твоего. Он вроде тебя – тоже еще жив. Все бренно, включая бесконечность, даже дурацкая теория Большого Взрыва с этим не спорит.
– Можно еще один вопрос? Ну пожалуйста…
– Да.
– Быть может, я повторюсь… Человек – он совсем умирает? Весь, полностью? Телом и сознанием?
– Ты именно человека имеешь в виду?
– Те, кто могут мыслить, осознавать свое я и твою бренность. Я их имею в виду, о них спрашиваю.
– О, венец Вселенной. Душа говядины, в которую ради него превратилась корова, его не интересует… Все же ты глупец и не умеешь спрашивать. Но отвечу, перед тем как разлучимся, перед тем как встретимся… Слушай и не перебивай. Ты чихнул, из носоглотки вылетели мелкие брызги, из легких вышел воздух с углекислым газом, покинувшим твою кровь… Это часть тебя. Она умерла?.. Ты постриг волосы и ногти. Ты умер частично? Ты написал стихотворение, посвященное бренному кусочку протоплазмы по имени Ника. Микроскопическая часть тебя, творившего, хранится в сочетании букв? Ты приснился какой-нибудь Маше – твой образ существует отдельно от тебя, до того как исчезнуть вместе с ней и ее памятью? Ты младенец и ты сегодняшний – одно и то же по молекулам и разуму? В школе на пикнике тебя засняли на цифровую видеокамеру. Твое изоморфическое подобие – не плоский ли кусочек тебя недавнего, увековеченного в двух десятках электронных копий?.. И так далее. Человечка, хотевшего взорвать тебя, убил твой ворон. Выпитый и переваренный твоей птицей мозг этого человека превратился в другое, также сущее и бренное в мире сем. Тебя волнует: тот убитый – продолжает ли он, тем или иным способом, осознавать окружающее, а самое главное – собственное Я – или оно померкло окончательно…
– Не волнует меня его осознание…
– Тебе хочется говорить, а не слушать… До встречи.
– Нет! Извини, подожди!!!
– Ты жди…
Тетка исчезла, а вместе с нею и половина могильной тяжести на сердце. Денис обиженно замычал, вздохнул и с маху приложился виском в каменный пол – ноги подвели, подкосились. Боль от удара отрезвила, позволила опомниться… Только теперь, задним числом, нахлынул ужас воспоминания во всей своей полноте… А ведь он еще умудрялся чего-то там с Ней говорить… А простым людям каково? А когда она уже по-настоящему приходит?.. О-о-о… Не встать, и руки дрожат… Морка… Ты чего такой взъерошенный, ты же с ней «на ты» бы должен…
– О, Повелитель… – Черная львица каменным своим языком неуклюже пыталась лизнуть Денису правую кеду, привлечь внимание.
– Мут… Мут-Сохмет, чья это кровь и зачем ты меня ею запачкала?..
– Эта кровь, о Повелитель, тех презренных су…
– И ты тоже Ее боишься?
– Да, о Повелитель. И наша с Ней встреча очень близка, если ты не пощадишь меня…
– Не врубился?
– Отпусти, Ночь на исходе…
– Отпускаю, а куда ты?
– В то место и положение, где я была перед приходом Прежней Ночи…
– И все? И ты опять на тысячу лет каменная?
– Да, о Повелитель, если ты не призовешь меня в обычную ночь и не наградишь силой… Служа тебе, я смогу жить и двигаться… Но… Ночь кончается…
– Беги же! Я позову, когда надо будет. Беги! – Денис с невольным сочувствием сопроводил ее ментально… Успела… Уснула… Слышишь меня?.. Я тебя позову… В городе, должно быть, утро, а здесь темно, как ночью, только лампочки дежурные… Уй… СПИ! Спи, дежурный, забудь нас, сейчас мы уйдем, тихонечко уйдем… Ленька, а вот ты Ее не боялся, я же чувствую… Герой ты мой, нежить-шестиножка… А ты тоже герой, я видел, как ты отважно бросился на нее, да-а…
Солнце по куполам и шпилям, теплый, с улыбкой, свет от него отскакивает рикошетом от стен и улиц – и прямо в сердце, мягчайший ветерок, свежесть, никаких миазмов… Вода плещет… И не по его повелению, а
