раз подряд выслушивать претензии к будущей теще, пришлось пообещать прийти на свадьбу, пришлось пить… Леха из любопытства пробормотал бабушкино заклинание – чистая работа, «балды» как не бывало!
Оно бы все и хорошо, но в последний час Леху немилосердно прищемило за сердце… Он уж и так вертелся, и сяк, пока не въехал, что причина не в сердечных мышцах и не в межреберных… Этот где-то неподалеку. Леха решил идти через Фонтанку, через Марсово поле, потом вдоль по набережной…
Рассвело, но город еще тускл, голубые желтые и бежевые краски больше угадываются, чем видятся, но трава и деревья – четко зеленые. Опа! Ноги сами принесли куда надо: ребята говорили о розоватой ауре – вон она, в другой стороне от рассвета. А вот он – ее владелец. Интересная в этом месте ограда, как он раньше на нее внимания не обращал? И кого же вы боитесь больше, Медузы горгоны, меня или его? Леха прыгнул, не касаясь рукой решетки, и очутился в Летнем саду. Незнакомец шел от Марсова поля, навстречу, Лебяжий канал, служивший оградой с той стороны, также не задержал его, и Леха даже не уловил момента, когда незнакомец перемахнул через этот канал…
Леха замер. Слева сзади – ограда, впереди – дорожка со скамеечками, квадратный Карпиев пруд с отпузыренным боком, за ним опять дорожка, за ней… Парень, совсем молодой, как и описывали, но без своего каменного зверя. Опасность и приобретенное могущество невероятно обострили Лехины способности постигать сущее: то, что он видел впереди, имело форму человека, парня, примерно Лехиного ровесника… Но эта мощь… Такое ощущение, что само пространство прогибается под этим… этим. Дядя Ёси слишком оптимистично смотрел на вещи, когда рассуждал о слонах и кабанах. Такого слона ему не одолеть. Вот почему погибли все… кроме Мурмана…
Так… Аленка, ну-ка слезай, побудь здесь, если что – выручай, но это уже не обязательно… А ведь жутко. Жезл крысиного короля покалывал пальцы, силы сквозь в него вливались рекой, но это все равно детский смех, когда перед тобой совсем иные масштабы, ранга стихий и океана… Теперь их разделял только пруд. Рыжий, несколько хиловатый на вид, но внешность обманчива, как оказалось в очередной раз… Он не предпринимает ничего такого… Надо подождать и быть готовым…
Денис первый ступил на поверхность водоема, свободно опустив руки вдоль туловища, но будучи в полной готовности атаковать и контратаковать. Лохматый верзилистый парень на другой стороне пруда держал в руках нечто вроде посоха, сантиметров семьдесят длиной, с серебристой шишкой на конце. И посох и владелец его сочились мощью настолько очевидной и грозной, что страх прорвался наконец сквозь отрешенность и печаль, и Денис невольно замедлил шаг. Незнакомец – видно было, как замялся – взглянул в упор на Дениса и тоже двинулся навстречу. Вода под ним приняла форму твердого круга радиусом в метр, и этот круг, сообразуясь с шагом незнакомца, постоянно держал его в центре, пройденный же путь уже не становился вновь водою, а оставался твердой дорожкой. Денис коснулся ее сознанием – лед, обыкновенный лед… Остроумно.
Пять метров расстояния, четыре, три… Два… Один.
Сквозь колдовство и магию, пропитавшие землю и воздух в этой части города, не могли пробиться даже самые настырные любители угасающих белых ночей: от великого памятника работы Паоло Трубецкого, что на Миллионной улице, – до Пантелеймоновской церкви, от Инженерного замка – до набережной Невы – никого народу, ни одного бодрствующего свидетеля в окнах – только эти двое. Да, и еще анаконда Аленушка свернулась в полуметровое колечко у подножия исполинской вазы на берегу пруда: ей приказано не вмешиваться, и она безмятежно выполняет приказ. И еще два существа не спят и догадываются о происходящем: паук Ленька и ворон Мор. Но они надежно заперты в квартире, и даже феноменальные боевые способности обоих не в силах преодолеть защитную мощь окон, дверей и стен, так что и Мор, и Ленька до краев наполнены беспокойством, но вынуждены терпеть и ждать, пока Денис не сжалится и не освободит их, позволив быть при нем неотлучно, как это и положено им, его защитникам и любимцам.
Что сказать? Что ему нужно такое сказать, чтобы он понял… Чтобы он знал, что ничто не обращается вспять, что маму не воскресить вне зависимости от того, раскается ли он, убивший ее, или будет прощен мною, не отомстившим за мать… Объяснить ему, да заодно и себе, что на фиг нужны все эти чудеса и моща в рукаве, если оба мы как марионетки движимы судьбою, роком, предрассудками старших и неутоленной любовью к родителям, а сами не властны ничего изменить, кроме как и впредь умножать и без того длинный счет взаимных кровавых претензий. Ведь он ровесник мне, и взгляд у него отнюдь не даунский; мы вполне могли быть невидимые приятели по Интернету, и уж почти наверняка у нас есть общие знакомые… Неужели не дано нам преодолеть воздвигнутых не нами барьеров. Да не может быть такого, просто не мо…
Над городом раскатилось глубокое синее небо. Позолота Спаса на Крови и шпиль Петропавловки подтверждали: солнце восходит, и нет ему поблизости тупых атмосферных преград, все абсолютно чисто. Но в безупречно прозрачном небе вдруг вспыхнул яростный гром: странно одновременные свет и звук, случайная зарница, наверное.
Жезл словно бы сам среагировал на резкий взмах кисти рыжего незнакомца: стремительно высунул длинное острое жало и с силой влетел в грудную клетку его, напротив Лехиной правой руки. Денис попытался было ощупать витой, нагретый Лехиными ладонями ствол, но сморщился от непереносимой боли, потерял равновесие и начал медленно падать навзничь… Леха, немой от ужаса и ярости, потрясенно следил за тем, как жезл задымился, сначала у самой раны, которая уже дала первую струйку крови, потом все ближе и ближе к набалдашнику… Исчезли звуки и краски из этого мира, только наискось зависшее тело над водой, да замершие комья дыма, да багровая веточка с красными ягодками крови… Набалдашник взорвался оглушающим синим пламенем, под пару небесному… и краски вернулись в мир, вместе с движением и звуком. Ледяная дорожка лежала на месте, подвластная не огню и лету, но одной лишь воле создавшего ее; на месте был и Леха, живой и невредимый… Но не было нигде жезла, подарившего окончательную победу своему последнему владельцу, и не было рыжего паренька, лютого врага, минуту назад стоявшего перед Лехой и готового что-то сказать ему или, наоборот, выслушать его…
Леха брел напрямик, по воде и суше, по спасенному миру, через пруд, Лебяжий канал, Марсово поле, вдоль по набережной Невы. Он ничего не видел и не слышал, он ничего и никого не хотел видеть и слышать, он просто тупо шел, и в груди его неровно и нехотя стучало – в один миг и на века постаревшее сердце…
– Командир, куда путь держишь? На такси, может, ближе будет?
Леха непонимающе поднял голову. Что за хрень? И этот туда же…
– А бензину хватит?
– Хоть до Луны, если надо будет.
– Знаешь фамилию этого чувака?
– Х’эх… Франклин, вестимо.
– Подарю обоих возле деревни Черная, Псковской губернии…
– Поехали… Надо только будет быстренько заправиться…
Уже далеко за городом Леха выкарабкался из ступора: помогла лютая злоба, навеянная прочитанными мыслями разбитного таксиста. Леха пригляделся повнимательнее: точно, суккуб, причем мужик (в последние десятилетия подобные дикости все еще редки, но уже утратили статус исключительности.
То-то Мурман запрыгает… Завтра же с ним в леса. Эх, бабушке ничего не купил… Леха почему-то верил, что вот он вернется, обнимет своих родных, и они обнимут его, и спрячут, укроют от этой тоски и боли, если он сам справиться не умеет…
А пока таксист жал свободной рукой кнопку радионастройки и сквозь зеркальце радостно позыркивал на заднее сиденье, на дремлющего смутного и лоховатого парня, и зрачки его были багровы…
Анаконда Аленушка подняла голову и зашипела: что-то случилось. Только что жизнь ее была проста и осмысленна, и вдруг все кончилось – повелитель исчез. Вид и запах существа, идущего по воде, тот же, но она – она не принадлежит ему отныне и служить не обязана. Если бы повелитель вернулся в этот сгусток силы и страха, то и она бы не побоялась вернуться и с удовольствием заняла бы излюбленное место на его груди… Но те путы, что были наложены на нее когда-то, потеряли
