другим.
— Извините, — тихо проговорила Терри.
— Мы прожили вместе почти шесть лет. Говорят, легче разводиться, если нет детей… — Пожав плечами, женщина смолкла, не договорив.
— Как вы познакомились? — спросила Терри.
Не то гримаса, не то улыбка тронула губы Раппапорт.
— Я была его редактором. В «Даблдей»[13].
— Должно быть, это очень интересно.
— Трудно сказать. Но у Марка такой талантище — он был как вулкан, извергающий слова. На каждой странице — жизнь. Каждую фразу он любил, как родного ребенка, что-то сократить для него все равно что резать по живому. — Она говорила напряженным отрывистым стаккато, которого Терри раньше не слышала у нее. — Мне кажется, я дала ему ту структуру, в какой он нуждался: смысл там, где был избыток страсти.
— Это важно, — подхватила Терри. — Наверное, и завершенную книгу можно в какой-то степени доработать.
Раппапорт посмотрела на Терри более внимательно:
— Вы читали что-нибудь Марка?
— Главным образом романы. — Она умолчала о том, что один из романов перечитывала в самолете, освежая в памяти.
— И что вы о них думаете?
Терри потягивала кофе, собираясь с мыслями.
— Мне нравится, что он пишет живым, сочным языком, хотя у другого писателя это выглядело бы как витиеватость стиля; Марк Ренсом погружает вас в особый мир, и не спешишь перевернуть страницу. К тому же он показывает мужской характер изнутри, даже характер отрицательного героя, так что появляется ощущение, что это реальные человеческие существа, а не литературные типы.
Взгляд Раппапорт оживился, в нем мелькнул интерес.
— А еще?
Терри посмотрела ей в глаза.
— А еще, — медленно проговорила она, — мне становится не по себе от того, как он пишет о женщинах.
Странная полуулыбка снова появилась на лице собеседницы, как будто речь зашла о вещах интимных.
— А если точнее?
— Он никогда не описывает события, глядя на них глазами героини. Героиню он всегда видит со стороны — либо как богиню, либо как награду в поединке двух мужчин. Секс завоевывается. — Терри помолчала. — У меня нет ощущения, что Марк Ренсом любил женщин, вот и все.
— Когда я только познакомилась с ним, мне так не показалось. — Было похоже, что Мелисса продолжает давний спор с кем-то другим, не с Терри. — Писателю необходимо понимание явлений; трудно понять то, чего боишься. Марк глубоко понимал множество вещей, но не женщин — он их очень боялся.
— Но почему?
Она пожала плечами:
— Думаю, у Марка была та же причина, что и у других подобных ему мужчин, которых я знала, — его мать. Я ни разу не встречалась с Шивон Ренсом, но у меня такое чувство, что во времена его отрочества она управляла его сердцем и разумом, как жестокий завоеватель хозяйничает в поверженной стране, — ничего своего, сокровенного, постоянное ощущение неполноценности, никакого проявления мужского начала в поведении, ужасная необходимость все время оправдывать ее ожидания, иначе немедленная расплата — ее нелюбовь. А отец его был ничтожеством. — Женщина отвернулась к окну. — Знаете, Марк был стерилен. Он не мог иметь детей.
— Нет. Я не знала.
— Об этом никто не догадывался. Он сильно переживал… — Она задумалась. — Мне часто приходила мысль, что Марк считал: это его мать каким-то образом лишила его мужской способности. И что за сексуальностью Марка скрывается гнев, порожденный страхом.
Терри кивнула:
— Вчера вечером по телевизору показывали старую видеозапись, предвыборную кампанию. Он пытался быть ироничным, но чувствовалось, что он раздражен. И не абортами, а женщинами, которые добиваются права на аборты.
— О, Марк почему-то принимал все это близко к сердцу. — Хозяйка сцепила кисти рук; по мелким бесцельным жестам Терри поняла: она превозмогает желание закурить. — Я не пыталась разобраться в том, почему сама его раздражаю, я хотела понять, почему он стал таким.
Терри посмотрела на женщину с любопытством:
— Это было трудно?
— Да. — Раппапорт обернулась к ней. — Но я старалась. Ради Марка, ради того, что он писал.
— И вы почувствовали, что он стал писать лучше? Я имею в виду, вам удалось этого добиться?
— Я ничего не смогла изменить ни в его жизни, ни в его творчестве. — Голос был тих и горек. — К тому же не творчество его убило, верно ведь? Ваша клиентка. Потому-то вы здесь.
Терри молчала, встревоженная переменой в настроении собеседницы. Потом спросила:
— Марк когда-нибудь видел Марию Карелли? Говорил о ней?
— Нет. Конечно, нет.
— Почему «конечно, нет»?
— Потому что ее не назовешь ни интересной, ни привлекательной. — Мелисса нахмурила брови. — Я понимаю: она довольно красива, и люди смотрят ее интервью, но я считаю ее человеком поверхностным и расчетливым.
«А как считал он?» — подумала Терри.
— К тому же вы говорили, что она не в его вкусе.
— Подобное замечание — признак дурного тона или, скорее, следствие расстроенности чувств. — Хозяйка схватила с кофейного столика напротив Терри черную сумочку и вынула оттуда сигареты. — Я, должно быть, виновата перед вами… доставила вам беспокойство, связанное с приездом сюда. Вы позвонили в момент, когда я была выведена из душевного равновесия.
Ее тон говорил о том, что она хочет отделаться от собеседницы. Терри была близка к панике. Хозяйка дома, кажется, намеревалась удалиться; похоже, ее терпение было исчерпано.
По какому-то наитию Терри произнесла:
— Я думаю, это была ваша реакция на Лауру Чейз.
Сигарета замерла у губ Раппапорт.
— Из-за этого?
Вопрос был риторический.
— Да, — спокойно подтвердила Терри. — Я думаю, это из-за Лауры Чейз.
Мелисса Раппапорт осторожно подняла серебряную зажигалку, щелкнула — над зажигалкой заплясало пламя, сделала глубокую затяжку. Терри отметила, что она курит жадно, как мужчина.
Потом Терри прервала молчание:
— Марк когда-нибудь говорил о Лауре Чейз?
Женщина села на другой конец дивана и поставила на колени пепельницу. Она смотрела не на Терри, а на кафкианский эстамп — искривленные прямоугольники и ломаные линии.
— Марк, — наконец выдавила она, — помешался на Лауре.
— Помешался?
— Да, это самое подходящее слово. Марк читал все, что было написано о ней, у него был альбом, куда он вклеивал вырезки из газет и журналов с ее фотографиями, знал все о ее замужествах, о сотнях мужчин, с которыми она переспала, все легенды о Лауре и причинах ее смерти… Он так был озабочен всем, связанным с ней, что мне это казалось своего рода ментальной некрофилией. И, конечно, до него доходили
