получше. Да и мы с ней еще не окончательно порвали.
Он замолчал, и Талья снова начала клевать носом, но Пабло не дал ей погрузиться в сон.
— Считаешь, я поступил неправильно? — спросил он.
— Выгнав его из дома? — попыталась с ходу сориентироваться Талья.
— Да нет, дурочка, придя сюда.
— Мне казалось, ты пришел за тем же, за чем и я: исправить то, что мы совершили.
— Сначала я и намеревался это сделать, а теперь думаю, что ошибся. Любая дружба заканчивается, это естественно. Распадаются даже двадцатилетние браки, родители лишают наследства детей, дети отправляют родителей в дома престарелых, братья и сестры не разговаривают друг с другом — закон жизни, ничего не попишешь.
Талья уже собиралась возразить, но промолчала. Доля истины в словах Пабло была, подобное действительно случается. Разница лишь в том, что она не считала такой порядок вещей правильным и хотела бы его изменить.
Она еще немного подумала и лишь потом произнесла:
— Здесь могут научить, как все это улучшить.
Пабло вдруг расхохотался.
— Ты по-прежнему думаешь, что тут всё взаправду? Неужели ты не понимаешь, что это просто сон, мечта?
— Если бы это была мечта, — с досадой произнесла Талья, — тебя бы здесь не было, потому что я о таких не мечтаю. Да и ты слишком большой эгоист, чтобы мечтать о младшей сестренке вроде меня.
Они, наверное, еще долго спорили бы о реальности происходящего, но прежде чем Пабло успел ответить, откуда-то появилась розовая пелена, разделившая их, будто стена. Часть, в которой очутилась Талья, постепенно теряла очертания, пока не превратилась в ровную поверхность, а Пабло опять оказался внутри какого-то шара.
Она услышала его доносящийся издалека голос:
— Не бросай меня тууууут!
Но это длилось всего мгновение, после чего опять наступила тишина и перед Тальей вновь появилась светящаяся фигура.
Здесь: Восемь
Увидев, что оба врача покинули палату девочки, Тере заглянула туда и поманила к себе Мигеля:
— Проходите, проходите. Смотрите, какая она красивая.
Мигель неуверенно приблизился к кровати, борясь с желанием схватить Талью, закинуть на плечо и бежать отсюда как можно быстрее. Впервые после рождения его дочь оказалась в больнице.
Тере не преувеличивала: пусть бледная и с забинтованной головой, но Талья была очень красивой и выглядела спящей. Возле нее стояла капельница, из носа торчала кислородная трубка.
— Ее одежда вот в этой сумке, — сказала Тере так громко, что Мигель недовольно поморщился. Медсестра заметила его гримасу и улыбнулась. — Боже мой, мы ведь не на похоронах, можем говорить нормально. Подойдите поближе, не бойтесь.
Тыльной стороной ладони Мигель слегка коснулся дочкиной щеки.
— Ей больно?
— Не думаю. Смотрите, какая она спокойная, будто видит хороший сон или мечтает о чем-то приятном.
— Талья, — прошептал Мигель ей на ухо, — это папа. Ты попала в аварию, но все будет хорошо, вот увидишь.
Тере от двери улыбнулась ему.
— Возьмите стул и продолжайте с ней разговаривать. Я обойду больных и вернусь.
Он чуть было не попросил ее задержаться, не оставлять его одного с Тальей, неподвижной и отчужденной, как мраморная статуя, но вместо этого стал потихоньку говорить, что Диего, наверное, уже прочитал записку и вот-вот придет, что они пытаются найти маму и скоро все образуется.
Вдруг он услышал в коридоре сначала сдавленные рыдания, потом характерные рвотные звуки и вышел посмотреть, что происходит.
Диего сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и вытирал рот бумажным платком из пакета, который протягивал ему Педро.
— О маме ничего не известно? — был первый вопрос, заданный сыну.
Диего и Педро покачали головами, затем Педро сказал:
— Мы оставили записку на том же месте, чтобы Ана, если зайдет, сразу ее прочитала.
— Она не звонила?
— Мы пробыли в квартире всего несколько минут и сразу побежали сюда. Может, она звонила вам на мобильный.
Мигель вытащил из кармана телефон и уставился на него, будто впервые увидел. Действительно, если бы Ана хотела его найти, то нашла бы. Просто после вчерашнего вечера она вряд ли этого хотела.
— Нам сказали, об аварии будет сообщение в теленовостях, — заговорил Педро, видя, что никто другой говорить не собирается. — Как только она узнает, сразу придет.
Отец и сын продолжали молча смотреть друг на друга; наконец Мигель протянул Диего руку, помог ему подняться и довел до стула в вестибюле.
— Дела обстоят так… — начал он, пристально глядя на ребят.
Там: Пять
Светящаяся фигура, которая могла быть и прежним проводником, и кем-то другим, приблизилась к Талье и на несколько секунд прикрыла ей глаза, а когда отняла руку, шар с заключенным в нем Пабло исчез, и помещение снова изменилось. Теперь оно было большим и ярко освещенным, но не таким впечатляющим, как гигантская библиотека. Струился мягкий приятный свет, слегка пахло цветами — розами, как показалось Талье, — а хранились здесь стеклянные флаконы с чем-то сияющим, плавающим внутри.
— Хочу кое-что тебе показать, — и провожатый достал один флакон.
— Как красиво, — сказала Талья, любуясь танцующими в прозрачной жидкости золотистыми и серебристыми песчинками.
— Знаешь, что это?
— Мои слова? — догадалась Талья.
— Твои слова любви.
Талья стыдливо засмеялась — неужели ее воспринимают как героиню слащавых романтических фильмов?
— Я никогда никому таких слов не говорила.
— Говорила, и не раз, маме, например.
Продолжая смеяться, она энергично замотала головой.
— Для того чтобы сказать «я тебя люблю», совсем необязательно говорить «я тебя люблю», хотя иногда это необходимо. Иногда достаточно сказать «мне с тобой очень хорошо», или «спасибо», или «ты самая лучшая». Если ты помнишь, словами можно пользоваться как ножом, а можно превратить их в цветы.
— И здесь хранятся слова любви? — с изумлением спросила Талья.
— Только настоящие, искренние, идущие из глубины души, призванные разделить с другими переполняющее тебя счастье. Некоторые люди не способны произнести ни одного такого слова, и им
