время свадьбы сына своего вероломного дядюшки Миларепа обрушил дом, в котором происходило торжество, и все, кто в нем был, погибли. Он заставил бури с градом бушевать на полях своей родной деревни, а затем уничтожил ее наводнением. Осознав, что своими действиями навлек на себя крайне дурную карму и что переродиться ему определенно предстоит в аду, Миларепа раскаялся в грехах и обратился к известному буддийскому учителю Марпе с просьбой указать ему путь к искуплению.
Чтобы снять с Миларепы дурную карму, Марпа подверг ученика жестоким духовным и физическим епитимьям, который привели его на грань самоубийства. Среди прочего Марпа велел Миларепе выстроить каменную башню. Но у Марпы-землевладельца был договор с соседями, запрещавший возведение укрепленных башен. Он обманул их, заставляя Миларепу трижды разрушать наполовину выстроенные башни и строить заново на новом месте. Соседи не принимали всерьез четвертую попытку, пока не стало слишком поздно. Теперь Марпа был владельцем мощной девятиэтажной башни, контролировавшей вход в узкую долину. Он умело сочетал духовное очищение Миларепы со своими политическими целями. Для Миларепы четырехкратное возведение башни, сперва округлой, затем серпообразной, потом треугольной и, наконец, прямоугольной в сечении, означало многократное разрушение своей злой сути и постепенное создание новой духовной сущности. Наконец, епитимья Миларепы была завершена, и Марпа начал посвящать его в высшие учения, после чего Миларепа, чье имя означает «Мила в хлопковых одеждах», много лет предавался аскетизму и медитации. Он умер в возрасте за 60 лет, выпив отравленного кислого молока, поднесенного ему завистливым помощником-писцом. Миларепа был духовным отцом школы Кагьюпа и величайшим поэтом Тибета.
Следуя течению реки Дзе-Чу, мы добрались до Секхар-Гутхога через неделю после того, как выехали из Цзетанга. Мы с Майклом горели желанием увидеть, насколько хорошо сохранилась башня, и выяснить насчет фресок. И мы не были разочарованы! Башня Миларепы, почти нетронутая, вздымалась в центре Секхар-Гутхога. У ее основания приютились несколько зданий более позднего времени. В 25-метровой башне было 9 внешних и 7 внутренних ярусов; единственное, чего не хватало, — это позолоченной металлической крыши. Мы забрались внутрь, и в «часовне Марпы», как мы прозвали между собой третий внутренний ярус, наши факелы осветили чудесные фрески в отличном состоянии, совершенно неизвестные за пределами Тибета. Если не считать незначительных повреждений, причиненных водой из-за протекающей крыши, они удивительно хорошо сохранились.
Эти фрески, никем прежде не описанные и не сфотографированные, ориентировочно были созданы в XIII веке, вскоре после того, как башня Миларепы была превращена в культовое здание. На них представлены пять трансцендентных будд — Амитабха, Амогхасиддхи, Акшобхья, Ратнасамбхава и Вайрочана, а также исцеляющий будда Бхайшаджьягуру, будда Амитайя, исторический будда Шакьямуни и один из будущих будд, Майтрея. Еще более удивительны изображения почти в натуральную величину Наропы, Марпы и Миларепы; изображения последних двух — старейшие из существующих на фресках. Находка ошеломила нас, и мы провели несколько часов, разглядывая картины, которые трепетали в свете наших факелов, будто живые.
Когда мы стали спускаться, Таши вылез из самого верхнего окна на узенький внешний карниз. Он стал медленно обходить башню по часовой стрелке, балансируя в 20 метрах над землей. Мы с Майклом затаили дыхание, молясь, чтобы крепления цепи, за которую он держался, не вылетели от натяжения из стены. Такой обход башни, на полпути между небом и землей, — это форма
НЕВЕДОМЫЕ БОНПО
Тибет, как никакое другое место в мире, овеян аурой живой духовности. Буддизм только в VII–VIII веках пришел в этот край вечных снегов, где ему пришлось столкнуться с местной религией Бон. До этого времени религия Бон, анимистическая и характеризующаяся верой в целый сонм благожелательных и зловредных божеств, была широко распространена. В мировоззрении Бон не было всемогущего бога, управляющего космосом; вселенная рассматривалась как динамическое равновесие между творческими и разрушительными силами, оказывающими влияние друг на друга. Священники бонпо выступали как посредники, поддерживающие баланс сил. Для мировоззрения Бон характерны воинственные ценности, поощрение военной экспансии. Воинственная культура верхом на боевом коне — она была диаметрально противоположна миролюбивому буддизму.
Начиная с VIII–IX веков буддизм, пришедший из Индии, все активнее соперничал с Бон в Тибете, но обе религии испытывали взаимное влияние в области культовых практик и доктрин. Тибетский буддизм включил многочисленных богов Бон в свой пантеон, а Бон воспринял основополагающие концепции буддизма, такие как идея о карме, вхождение в нирвану, структура монастырской иерархии и создание письменного канона.
Традиция Бон в Тибете жива — как в собственных монастырях, так и в верованиях тибетского народа, в виде молитвенных флагов и ловушек для духов, ритуальных обходов храмов и гор, похоронных и свадебных обрядов, предсказательных техник и бесчисленных религиозных ритуалов. Исторический антагонизм между Бон и буддизмом на сегодняшний день преодолен. В 1977 г. представитель бонпо был впервые допущен в правительство Тибета в изгнании, а далай-лама официально признал Бон пятой религиозной школой Тибета.
Через несколько лет после совершения хоры вокруг горы Кайлаш я отправился в свой первый обход самой священной горы бонпо. Конгпо-Бонри, что означает «гора Бон», находится в регионе Конгпо, в 400 км восточнее Лхасы. Я планировал совершить паломничество с группой пилигримов бонпо, пройдя по следам легендарного основателя Бон, Тонпа Шенраба. Наше путешествие началось в городе Байи, население которого на 95 % состоит из ханьцев-китайцев. Байи означает «первое августа», день праздника в честь китайской армии. Поскольку город расположен на 700 м ниже того места, где находится Лхаса, он весьма популярен среди китайцев, которым трудно приноравливаться к высотам Тибетского плато. Живущие в Байи немногочисленные тибетцы, несомненно, являются чужеземцами в собственной стране. Город битком набит расквартированными в построенных поблизости казармах солдатами, которые бесцельно слоняются по улицам. Как и в Лхасе, наплыв большого числа молодых ханьцев усиливает социальную напряженность, поскольку они отнимают рабочие места у менее образованных молодых тибетцев. Согласно непроверенным, но упорным слухам, однажды Байи заменит Лхасу в качестве столицы Тибета.
Утром того дня, когда мы отправились к горе, над городом нависли темные, как чернила, низкие тучи. Сама гора выглядела так, будто божества-покровители все еще борются за нее с демонами: ливни и солнечные просветы непрерывно чередовались. Место первой остановки, монастырь Бон-Сигьял-Гончен, был скрыт грозными тучами. Мы поднимались по густо заросшему лесом горному склону, минуя деревню Хар-Семо, печально известную своими составителями ядов. Вскоре мы с переводчиком Пасангом заблудились во внезапно сгустившемся тумане. К счастью, нам встретился молодой монах, предложивший провести нас к монастырю. Он оказался монахом бонпо из Сигьял-Гонпа, в его обязанности входило взаимодействие с китайскими властями. Он жил по большей части в деревне, что избавляло монастырь от необходимости принимать у себя китайского старосту: китайские власти обычно поселяют своего соглядатая в монастырь, если там живут больше 15 монахов. Часто такими «двухголовыми псами», как их называют, являются сами тибетские монахи. Они наблюдают за происходящим в монастыре, чтобы убедиться, что там не назревают антикитайские настроения, а число монахов не превышает установленного. В Сигьяле, например, не должно быть больше 20 монахов. Многие монахи обходят это ограничение, по очереди предпринимая 2—3-дневное паломничество вокруг Бонри или проводя время в расположенных рядом отшельнических пещерах. Другие живут со своими семьями, помогая работать на полях, и бывают в монастыре только по особым случаям. Так хитроумные бонпо добились, что общее число монахов в Конгпо составляет около 120, что более чем вдвое превышает разрешенное количество.
После двухчасового перехода по темному хвойному лесу перед нами открылась полянка, на которой
