где та по старой памяти пряталась под большим, обтянутым кожей песчаной гадюки столом для рисования. Тогда Каринке повезло, обезумевшая женщина была беременной и не могла выпустить щупальца. Она сломала своей жертве руку, разорвала жилет, но не смогла угнаться за хорошо тренированным подростком, что бросился в разбитое окно. Потом отвратительный садовник с оторванной до колена ногой почти достал Каринку из куста редкой акации и загнал на кухню, где кроме еды была семилетняя девочка посудомойка.... Их было много, на первом этаже, в отцовском кабинете, в тайнике возле матушкиной оранжереи, чем ближе к земле, к городу, тем больше. Каринка это быстро поняла и не стала привязывать себя к таким желанным кухням или оружейной, а стремилась ввысь, под крышу, к сухим, голодным, но спокойным чердакам. Оставалось немного, один лестничный пролёт и каменные ступени в кладке, но появилась она. Просто выскочила из золотистой комнаты для полуденного чаепития, уже полностью трансформированная: полуголая, с вывернутым шипастым животом и чёрными щупами. Теперь она лежала мёртвая и приманивала себе подобных тяжёлым запахом потрохов: Каринка была лучшей в школе не просто потому, что её отцом был Рокирх.
Голод сводил с ума, но чувство опасности заставляло сидеть, затаив дыхание, и подавлять инстинкты. Сейчас она выждет необходимое время, убедится, что тварей поблизости нет, вылезет из шахты и отрежет себе, наконец, полоску мяса с бедра. Больше лучше не брать, чтобы не обременять себя. Новая порция сама придёт за ней, когда захочет жрать. Сейчас, очень скоро она поест. Дыхание стало прерывистым. Страх смешивался с голодом, она чувствовала, как сейчас рванёт дверцу, одним прыжком окажется возле трупа... Холодный инстинкт заставил обернуться: в шахте мусоропровода больше не отдавались вопли, был скрежет. Каринка поняла, что не успевает выпустить шипы. Тварь сделала выпад, и уже глубоко засевший в грудине шип прокручивался, подтягивая к себе извивающееся тело. Морда с вырванной скуловой костью потянулась к ней. Как близко... Каринка изо всех сил упёрлась ногами в стенку и вцепилась зубами в шею ненавистного создания...
Тяжёлые крепкие руки кандалами сжались на её запястьях.
- Госпожа Корсач!?! - голос был отрывистым, злым и одновременно удивлённым.
- Ес-сли наст-только, - девушка едва могла выговаривать слова от ужаса, образы из чужого сна живо всплывали перед глазами и лишали воли, - мож-жете съесть меня...
- Я Вас напугал? - мужчина смягчил тон и расслабил руки, приподнимая голову с колен девушки. - Вы плачете?
Каринка быстро утёрла со щёк грязные разводы и опрометью бросилась к выходу, дрожа от шока и инстинкта самосохранения, но мягкий низкий голос с уставшими печальными нотками остановил её у самого края:
- Останьтесь. Пожалуйста, госпожа Корсач, не уходите. Я не причиню Вам вреда, Вы же знаете, что можете доверять мне. Сейчас время пересменки, и будет неосмотрительно, если Вас увидят выбегающей из моего шатра.
Каринаррия Корсач оценила здравость подобных доводов, присовокупив к попранной чести долгую и мучительную смерть от лап или щупалец (после этого сна они ей до конца жизни за каждой блондинкой мерещиться будут) ревнивой Феррбены. Она осталась, но постаралась сесть поближе к выходу, ей было стыдно бояться этого много выстрадавшего и очень героического человека, только стыд не слишком влиял на общее поведение.
- Подойдите поближе, - голос Рокирха не был суровым, скорее слегка насмешливым (несмотря на всю горечь, чужой страх его временами начинал забавлять), тем не менее девушка послушно подползла к мужчине и компактно пристроилась возле его ног, подобрав к подбородку коленки. - Здесь особая система. Нас никто не услышит. Сами понимаете, другим лучше не знать про... такой жизненный опыт. Мне очень жаль, что Вы видели это.... Понимаете, госпожа Корсач, мне очень важно, чтобы артефакт был найден. То, чему мы научились за эти три года, не панацея, и Вы сами могли убедиться на примере этого несчастного гроллина. Малейшее потрясение и человек снова теряет разум. Обретя этот артефакт, мы сможем противостоять Тварителю, не только защищаться, но и спасать уже заразившихся. Этот цветок сможет спасти людей. У меня не было возможности раньше поговорить с Вами наедине об этом, простите. Вы имеете полное право ненавидеть меня, я это принимаю, но, пожалуйста, не сбегайте сейчас, когда мы так близки к спасению. Вы наш последний шанс. Помогите нам, госпожа Корсач. Помогите мне...
Девушка подавленно молчала, образ сурового и холоднокровного вурлока, что прошёл множество испытаний и с юных лет занимался спасением своего народа, совершенно не сочетался в её сознании с самой возможностью принесения извинений какой-то обычной наставнице из пансионата, одной из своих многочисленных пешек. Рокирх по-своему расценил её молчание.
- Возможно, это прозвучит слишком театрально, - мужчина говорил тихо и немного неловко, явно опасаясь проронить лишнее слово при посторонних, - но я понимаю Вас. Я могу понять ваши мучения и ту неоценимую жертву, на которую Вы идёте каждый день ради простых смертных. Я не знаю, как происходит эта пытка для Вас, не знаю её силы, только хочу помочь Вам, хотя бы теперь.... Так получилось, что я был поздним ребёнком и среди окружения моего отца не было никого, чьи дети приходились бы мне сверстниками. До пяти лет я играл с детьми нашей экономки. Их было трое: Шнэгхир, мой ровестник, сестра-двойняшка Фиарьг и его младший брат Силесен. Сложно назвать это дружбой, но на то время мя считали себя неразлучной компанией и самыми верными товарищами. Когда я вернулся из школы, различие в положении стало значительно очевиднее, я вырос, приобрёл другие манеры и был куда более натренированным, и они это почувствовали. Шнэгхир стал чопорным, держался отстранённо и приторно учтиво, как с заразным больным. Малыш Силесен побаивался меня и старался не попадаться на глаза. Фиарьг, напротив, почти не давала проходу, доводя своим кокетством. Мы все тогда были в страхе перед лютовавшей эпидемией и мечтали о помощи из-за пустыни, говорили только об этом, проклинали ведунов. Тогда же моё новое окружение вело себя с ней крайне недостойно. Неожиданно Фиа стала очень отстраненной, подолгу плакала, слонялась без смысла от окна к окну, разговаривала сама с собой, побаивалась людей. Она была лишь помощницей экономки, и на её причуды никто не обращал внимание. Теперь я виню себя за предвзятость. Однажды Фиа просто не выдержала. Как-то мне удалось выловить в коридоре Силесена: хотел разговорить. Ему было десять. Мимо проходила Фиа, она была бледнее обычного, какая-то неухоженная с оторванным рукавом. Она много кричала, винила всех, меня, а потом сказала, что Видит. А Силесен обернулся. Я не видел, как он разорвал сестру, я убежал в свою комнату. Я испугался, и эта зараза пошла по всему дворцу. Я не смог вовремя помочь ей, не смог убить малыша Сэна. Я не хочу, чтобы это повторилось ещё с кем-либо. Я не могу этого допустить, госпожа Корсач. Я не прощу себе, если и Вы сломаетесь...
Тогда девушка не ответила, посчитав, что Рокирху просто нужно выговориться после стольких лет вынужденного молчания, и, посидев с ним немного, потихоньку пробралась в свой навес и вопреки собственным ожиданиям заснула крепким и совершенно спокойным сном без кошмаров или гнетущих видений. Она точно знала, что уже не сможет смотреть на высокого не по возрасту серьёзного мужчину, не вспоминая отощавшего загнанного на кромку рассудка подростка перегрызающего глотку своему убийце. Вряд ли им руководствовало какое-либо желание, превышающее инстинкты тадо, он просто выживал, словно участвовал в ужасной абсурдной игре...
День тянулся до отвратительного медленно. Отвыкшая от длительных пеших переходов, Каринаррия готова была бесславно пасть как загнанная лошадь уже после двух часов ходьбы по подозрительно ровной, услужливо присыпанной золотистыми песком дорожке. Зажившая, казалось, ещё в Брагране рана от феерического спасения в исполнении Владомира, начала давать о себе знать ноющей болью и периодическими судорогами. Тёплый и влажный воздух быстро вызывал одышку, делал одежду тяжёлой и грузной. пошатывающаяся девушка то и дело, преодолевая гордость, повисала на услужливо предложенных плечах Ероша или Ларсареца. Прочие, если и были не против помочь слабосильной девице, предпочитали лишний раз не вызывать недовольство её официального эскорта и только хмуро ворчали из-за постоянных задержек. Феррбена хранила выразительное молчание, позволяя себе легчайшей походкой вырываться вперёд и очень грациозно с рассеянным и слегка ироничным выражением хорошенького личика возвращаться обратно, словно она совсем не ожидала такой медлительности от менее статной охраняемой. Если ранее Каринка могла сомневаться, то теперь, глядя на затянутые в узкие штаны длинные ноги вурлачки и насмешливый изгиб губ, понимала, что ненавидит её сильнее, чем проклятый лес, духоту, влажность и заплетающиеся ноги в мало подходящих для этого туфлях. Мужчины смотрели на их
