Но что это такое? Из синагоги доносится: «К Господу…» Получается, он, Прегер, ошибся. Ему казалось, он ясно слышал: «Новый свет на Сион…» Что ж, тем лучше, значит, еще рано и он успеет прогуляться в молодом лесочке. Сколько лет Прегер здесь, в Ракитном? Лет шесть. Когда он приехал, в лесочке было много старых, высоких деревьев, но потом их спилили. Остались только пожелтевшие пни, они стоят тут и там, словно табуретки. Прегер присаживается на один из них. Машинально чертит по земле палкой, а из головы не идет стройное тело в белой рубашке, с наслаждением скользящее по воде. Он давно не видел ее так близко, как сегодня, Хаву Пойзнер. И сердце заболело, заныло. Еще пару лет назад она частенько приходила к нему на свидание в этот самый лесок, а теперь они так далеки друг от друга. Она не отвечает на его письма. Неизвестно, видела она его сегодня на противоположном берегу или нет.
Вдруг он слышит за спиной звук шагов: кто-то идет по тропинке. Это она, Хава Пойзнер, это ее шаги. Она возвращается домой, сейчас пройдет совсем близко. Почему она так громко ступает? Может быть, нарочно, чтобы он обернулся? Она видит его, но не считает нужным даже слегка кивнуть головой. Чуть заметная насмешливая улыбка спряталась в уголках ее губ, большие, чуть навыкате глаза смотрят удивленно, будто она не верит, что это он, Прегер. Он еще жив? Он до сих пор в Ракитном? И все. Она прошла мимо и даже не оглянулась. Дальше, дальше, и вот совсем исчезла из виду. Но… Знает ли она, что Хайка, служанка из заезжего дома, ходит нарядная, как невеста, и совсем забросила работу? Сказала хозяйке, чтобы та искала другую работницу…
Но с той субботы Прегер начал замечать, что служанка Хайка становится к нему все холоднее. Пришлось добавить приманки. Он пообещал Хайке, что позовет на свадьбу берижинецких музыкантов. Они пройдут маршем по городу. Кроме скрипок, будут две трубы, флейта, кларнет и тромбон, а еще большой барабан. А вслед за музыкантами будет бежать босая детвора, и агент Залкер станет запускать из толпы фейерверки. Он найдет такие ракеты, что горят подольше. На Залкера можно положиться, он достанет что угодно, уверял Прегер Хайку.
Но это не помогает. Хайка опять надела рваные башмаки на босу ногу и трудится в заезжем доме, как вол. Она призналась Прегеру, что прикипела к нему душой и никогда его не забудет. Но что поделаешь, все приличные люди убеждают ее, что она будет проклинать себя всю оставшуюся жизнь, если выйдет за него.
— Приличные люди? Вот оно что…
Прегер выпытывает у Хайки, что это за приличные люди. Он считает, что в Ракитном таких вообще нет. Пусть Хайка назовет их по именам. Но Хайка снова ходит в рваных башмаках на босу ногу. Она упрямая девушка, и никого не будет называть.
К тому же по вечерам к Хайке стал приходить старший приказчик из магазина Пойзнера, Йосеф, здоровенный парень двадцати четырех лет, косоглазый, проворный, в новых начищенных сапогах, прошитых белыми нитками. Однажды Прегер застал его вечером у заезжего дома и спросил, что ему тут надо. Но Йосл не ответил, только посмотрел искоса, наклонился, поднял с земли соломинку, попятился, перелез через забор запущенного сада и был таков.
Тогда-то у Прегера зародилось подозрение: «Вот, значит, что это за приличные люди!»
Он привел к себе Лейзера, двенадцатилетнего мальчишку, шустрого и улыбчивого. Его взяли из талмуд-торы в магазин Пойзнера и выдали фартук. По утрам этот Лейзер, надев фартук, стоит на пороге магазина, с почтением смотрит на хозяина, занятого бухгалтерией, и улыбается прохожим, которые знают, что Лейзер — ловкий мальчишка, смышленый.
Этого-то Лейзера Прегер привел к себе в комнату и узнал от него много ценного.
Он узнал, что Хава Пойзнер недавно стала заботиться о здоровье отца. Теперь она ему так преданна, будто у нее больше нет никого в целом свете. Днем, когда он ложится вздремнуть, она подменяет его в магазине. Сидит за кассой с книгой, но почти не читает. Она о чем-то думает и частенько посматривает на Йосла, старшего приказчика. Говорит, он красивый парень. Красивый, говорит, но дурак, большой дурак: «Почему бы, например, ему не посватать Хайку из заезжего дома? Почему бы не жениться?»
Йосл краснеет, как индюк, и не знает, куда спрятать свои косые глаза. Поэтому смотрит на него, Лейзера.
— Ты! — орет. — Чего крутишься?
Но Лейзер не крутится, а показывает Йослу язык. Наконец Йосл изрекает:
— Ведь Хайка, — говорит, — служанка.
Но Хава Пойзнер считает, что это не важно:
— По ней никак не скажешь, что она служанка. Она с детства воспитывалась в заезжем доме у Иты- Леи. Ита-Лея больная, своих детей у нее нет. Муж давно ее бросил, уехал в Америку, там у него другая жена. Сама Ита-Лея говорит, если Хайка будет держаться с достоинством и выйдет за приличного человека, она через сто двадцать лет оставит ей заезжий дом и все остальное имущество…
Да, вот что еще: его, Прегера, она не считает достойным молодым человеком. Она очень изменилась, Хава Пойзнер, теперь у нее одна любовь — ее отец, богатый торговец. Она стала спокойнее и добрее, гораздо добрее. Говорят, помогает бедным у Деслера и за все считает себя ответственной. Она просто хочет помочь служанке Хайке, вот и втолковывает ей, что та будет потом рыдать, если попадет в плохие руки.
Но вдруг… вдруг Хава Пойзнер делает это не так уж бескорыстно? Может, она немного ревнует, что Хайка собирается за него, за Прегера?.. Ей досадно… А если так, все предстает в совершенно ином свете. Возможно, у Прегера еще есть надежда? И однажды вечером Хава Пойзнер придет к нему, сюда, в комнату у почтаря Зайнвла, и попросит прощения, как когда-то, и раскается…
В один из субботних дней Прегер прижимал пенсне к переносице сильнее, чем всегда, — он шагал по комнате и размышлял. И в конце концов написал Хаве Пойзнер письмо: «Он знает, что у нее множество достоинств. Недавно он увидел, что она умеет плавать… Но еще об одном достоинстве он не знал; он не знал, что она умеет расстраивать свадьбы».
Он не сомневается, что письмо останется без ответа, но опускает его в почтовый ящик. Потом, еле дождавшись вечера, идет к Хайке, в заезжий дом.
«Ну, как дела? Хайка уже все обдумала? Выкинула глупости из головы? Ах нет? Она все еще упрямится? Все еще работает в заезжем доме, как вол? Что же она молчит? Почему не сказать прямо, что он, Прегер, больше ей не нравится? Раньше он ей нравился, а теперь — нет. Но если так, то еще не все потеряно. Он постарается стать приличнее. Ни с кем не будет ругаться. Родителей у него нет, только мачеха, он ей напишет, пригласит на свадьбу, чтобы все видели, что он не под забором родился… Почему у Хайки слезы на глазах? Ей не перенести его слов? Хорошо, больше он ничего не скажет, но, пожалуйста, пусть она ответит окончательно: да или нет. Но Хайка хочет дать ответ в четверг, после ярмарки… Ладно, он подождет до четверга».
Он вернулся к себе, в старый город, и опять принялся ходить по комнате, с силой прижимая пенсне к переносице. Почему Хайка просит подождать до четверга? В чем причина? Не значит ли это, что она хочет еще раз увидеться с Хавой Пойзнер и спросить ее совета? Но тогда она передаст ей все, что Прегер сегодня говорил, даже сказку про мачеху. Такая уж она, эта Хайка…
На сердце у него тревожно. Прегер ждет, он живет, словно в полупьяном бреду. Ясные, жаркие дни слились для него в один по имени «Хава Пойзнер», который состоит из одних воспоминаний.
И вот он дождался. С почты принесли маленькое письмецо. Оно обожгло ему руки: почерк Хавы Пойзнер, а в письмеце лишь два слова по-русски: «Это разврат».
Ах вот оно что! Хава Пойзнер приняла на свой счет все ласковые слова, которые видный мужчина сказал служанке Хайке без посторонних ушей, за заезжим домом. Хава Пойзнер знает, что она девушка номер один. Стоит лишь посмотреть на ее комнату, белоснежное постельное белье и всевозможные безделушки, и сразу станет ясно, что настоящая женщина — это она, Хава Пойзнер, а все остальные — так, подделки, фальшивые ассигнации. Тем лучше. Его отношения с Хавой Пойзнер еще не кончились. Ура! Да здравствует ниточка, которая связывает его с Хавой Пойзнер, даже если эта ниточка тянется через какую-то Хайку.
Летняя ярмарка. В два часа пополудни, когда в старом городе, возле дома почтаря Зайнвла, звон стальных серпов, которыми торгуют неподалеку, сделался еще звонче и еще громче веселое лошадиное
