— А вдруг это змея? — неожиданно для себя пошутил Конкин и тут же отметил, что это скорей всего дань тому, утреннему…
— Со змеей объект не коррелируется ни по одному параметру, — прозвучал бесстрастный ответ.
Нет, юмором Киб не обладал. Зато он знал, что такое «змея». И что такое «конка», он тоже наверняка знал. Чего только не знала, не могла, не умела эта новая модель искусственного интеллекта! Пожалуй, ее способности не были до конца ясны самим создателям, поскольку эта машина обладала чем-то вроде подсознания.
Вздохнув, Конкин вместо того, чтобы забыть о метеорите и заняться текущей работой, спросил:
— Через какое время ты потеряешь метеорит из виду?
— Через семнадцать минут сорок девять секунд, — ответил Киб.
— Ничего нового о нем, конечно, узнать не удастся…
— Только в случае изменения курса. Будет такой приказ?
Еще чего! Изменить курс звездолета ради какого-то метеорита — все равно, что остановить поезд из- за придорожного цветочка. А жаль. Как хорошо сейчас было бы прогуляться по шершавой, в матовых вздутиях поверхности космического странника, нарушив однообразие будней, покружиться над изломами темных скал, рукой в перчатке тронуть незнакомую твердь…
У Конкина даже ноги заныли от томительного и сладкого предвкушения прогулки.
внезапно подумал он словами Шекспира.
Что с ним такое сегодня?
— Зеленин…
— Да? — отозвался голос.
— Не хочешь ли ты прогуляться по утюгу? Он в пределах видимости.
— По утю… А, понял! Очередной метеорит, что ли?
— Размерами скорей даже астероид. Я вот что подумал: если можно изменить место заложения очередного вакуум-полигона, то…
— Исключено, — голос друга сразу обрел жесткость. — Здесь мы не получим нужных результатов.
— Нет так нет. Жаль.
— Мне тоже, — голос смягчился. — Вот если ты обнаружишь в Пространстве, допустим, консервную банку…
Конкин с сожалением отключил связь. Железный метеорит. Железный график. Железные люди. Все кругом из сплошного железа.
— Интересно, можно ли, хотя бы теоретически, натолкнуться в Пространстве на консервную банку… — пробормотал Конкин, придвигая к себе груду листков с незаконченными расчетами поведения фридмонов в магнитополяризованном вакууме.
— Докладываю, — внезапно проговорил Киб. — Обнаруженное в Пространстве тело может оказаться аналогом консервной банки…
— Что-о?!
— … С вероятностью ноль-три.
Спятил!!! Секунду-другую Конкин ошарашенно соображал, кто именно спятил — он или Киб.
— Что?.. — переспросил он наконец слабым шепотом. — Откуда… откуда такая вероятность?
— Значение реальной, выявленной гравилокатором массы меньше той, которую при данном объеме мог бы иметь метеорит любого типа, что с вероятностью ноль-три, в данный момент наблюдения и указывает на пустотелую природу объекта, следовательно, на его сходство с любой металлической емкостью.
— Не вижу. — У Конкина пересохло горло, он быстро обежал взглядом хорошо знакомый ряд цифр. — Не вижу расхождения!
— Показываю.
Мелькнула серия преобразований, и теперь Конкин понял, в чем дело. Расхождение масс того значения, которое ей давал гравилокатор, и вычисленной по объему предполагаемой плотности вещества было минимальным, на грани погрешности. В сущности, таким расхождением в столь неопределенных условиях наблюдения можно было и пренебречь.
Киб этого не сделал. Почему?
Да потому что любознательность — тоже страсть, а она осталась неудовлетворенной! Киб желал сближения с метеоритом не менее Конкина, вот и все.
Но если объект действительно пустотелый, то…
Нет в Пространстве и быть не может огромной консервной банки. Зато в нем может оказаться чужой корабль, тело, в физическом смысле весьма схожее с жестянкой. Правда, нужен человеческий юмор, чтобы прибегнуть к такому сравнению, а Киб юмором не обладал.
— Вероятность ноль-три, — хмурясь от внезапной мысли, проговорил Конкин. — Ты мог ею пренебречь…
— Мне был задан вопрос.
— Риторический!
— Сожалею, если ошибся. Параметры риторической интонации не всегда отличимы от параметров прямого вопроса.
Верно, подумал Конкин. И все же странно. Какой-то разгул ассоциаций сегодня, даже Киб заразился. Может, и ему передалось чужое настроение? Но выяснять некогда. Надо решать, что делать, — объект вот- вот скроется…
— Какова целесообразность сближения с объектом при столь малой вероятности, что он окажется инопланетным кораблем? — быстро спросил Конкин.
— Плюс-минус бесконечность, — бесстрастно ответил Киб.
Конкин кивнул. Все правильно. Известен убыток от срыва программы, и совершенно непредсказуема выгода от встречи с чужим звездолетом. Бесконечно большим может оказаться и ущерб, коль скоро теория неверна и в Галактике есть высокоразвитые, но агрессивные цивилизации. Никто же о них ничего не знает, все догадки с большей или меньшей долей вероятности! Достоверен лишь слабый намек на то, что метеорит способен оказаться искусственным телом.
Так стоит ли проверки ради менять курс и нарушать программу?
Строго говоря, задача не имела решения. То была лотерея, и лучший из логиков, Киб, это только что подтвердил.
И все же подобные задачи решались испокон века.
Благодаря интуиции.
«А что тебе, Киб, подсказывает твоя интуиция?» — едва не спросил Конкин, но вовремя удержался. Киб не обладал интуицией, ею люди не могли его вооружить, ибо сами еще как следует не разобрались в том, что же она такое.
Хотя и сумели немного развить в себе.
Конкин стремительно нажал кнопку общего вызова.
Точка росла, все более обретая на экране сходство с рогатой старинной подводной миной. Все уже было ясно, но еще никто не сказал ни слова, точно восклицание могло повлиять на законы механики и выбросить тело на зоны видимости. В рубке было так тихо, как будто люди перестали дышать, только лица бледнели по мере того, как невозможное, невероятное — инопланетный корабль — прорисовывался на экране. И Конкин не знал, чего в его душе больше — облегчения, ликования, интереса или самого обыкновенного страха.
Его не могло не быть, ибо точно так же, как они держали на прицеле чужой корабль, тот, в свою
