До монастыря добирались обычно в один день, поскольку самой дальней поездкой был Троице-Сергиев монастырь — семьдесят верст, а остальные все лежали ближе. Выехав из Москвы на лошадях часа в три ночи, к вечеру следующего дня (к шести часам) добирались до Троицы.
По пути к Троице совершали все положенные действия: пили чай в Мытищах, кормили лошадей в Братовщине или Талицах. За Братовщиной посещали колодцы-«кресты»: считалось, что святой Сергий, проходя этими местами, указывал посохом, где рыть колодезь; там их и вырыли и рядом установили кресты. В сезон богомолья возле колодцев было традиционное место ночлега троицких паломников. Здесь же устраивались палатки с подвижными печами и пекли блины.
Следующая обязательная остановка была в Хотькове, где были погребены родители преподобного Сергия. Здесь непременно служили по ним панихиду. Все знали, что святой Сергий «особенно благоволит к тем из благочестивых молельщиков, которые прежде его гроба придут приложиться ко гробу родителей его»[330].
Даже когда появились железные дороги, путешествие «к Сергию» обставлялось с некоторой торжественностью, тем более что ехать туда первоначально было довольно долго. В 1860-х годах, когда железная дорога была только проложена, поезд отправлялся из Москвы ежедневно в 8 часов утра, а приходил на место лишь в 16.10, так что обратно можно было уехать только на другой или третий день, тоже утренним поездом (стоила поездка в один конец от 80 копеек в третьем классе до двух рублей в первом). В конце века до Сергиева Посада добирались за два с половиной — три часа, и богомольцы стали оборачиваться в один день.
В монастыре останавливались в гостинице. Заказывали обед (традиционно рыбный и с киселем) или чай (нередко постную снедь, особенно отменную московскую белорыбицу, привозили с собой), за который приглашали знакомых монахов или послушников. Порции в гостинице были огромные, как в Москве: полторы порции хватало на четверых. Затем шли в лавру, прямо в Троицкий собор. Стояли обедню, прикладывались к мощам Святителя, потом обходили остальные храмы, также прикладывались к мощам, к иконам, осматривали ризницу. Выходили на крепостную стену посмотреть на окрестности. В трапезной покупали кусок знаменитого монастырского ржаного хлеба; в книжной лавочке — иконки и книги.
Вдоль монастырской стены на площади тянулись ряды лавочек с игрушками и деревянной и глиняной посудой. Здесь тоже непременно делали покупки. Потом на извозчике отправлялись в Вифанию: проезжали Скит, церковь Черниговской Божией матери. Возвратившись, вновь в гостинице пили чай и готовились к отъезду.
С собой увозили монастырские просфоры, аккуратно завернутые в салфетки и уложенные в корзину. Н. П. Вишняков рассказывал, как в их доме «с богомолья привозились целые короба с просвирами для рассылки родным, которые и с своей стороны нас не забывали. Мне лично памятно, как после поездки к Троице у нас разбирались массами просвиры, завертывались в чистую писчую бумагу, запечатывались сургучом и, по надписании имен, рассылались по домам»[331] .
Глава двенадцатая. ПРАЗДНИКИ. ЦАРСКИЕ ДНИ. СЕМЕЙНЫЕ СОБЫТИЯ
Запах праздника. — Иллюминации. — Электрические эффекты. — Рождество. — Симоновские монахи. — Ряженые и костюмированные. — Елки. — Новый год. — Крещение. — Масленица. — Блинное обжорство. — Катания. — Прощеное воскресенье. — Чистый понедельник. — Великопостное гурманство. — Благовещенские птички. — «Пост ломается». — Страстная. — Четверговая соль и четверговая свеча. — Куличные волнения. — Великая суббота. — Пасхальная служба. — В Кремле. — Колокола. — Летние праздники. — Визитная каторга. — Именины. — «Машки-вруньи». — Свадьба. — Золотая карета. — «Кондитерские залы». — Гайдуки-великаны и свадебные генералы. — Утро новобрачных. — Похороны. — Факельщики. — Прощание с императором. — Падение колокола «Реут». — Коронации. — Торжественный въезд. — Народные праздники. — Буйство. — Протухшее угощение. — Ходынка
Не только в Москве, но и вообще в России XIX века в числе праздников различали собственно праздники и «царские дни». Под «праздником» понималось всякое воскресенье и в основном церковные праздники — как приходские, так и Великие, двунадесятые. «Царскими» (или «Табельными») днями назывались государственные торжества — коронации, а потом годовщины коронации очередного монарха, его, императрицы и наследника тезоименитство (именины), годовщины особенных событий (отмены крепостного права) и знаменитых побед. Все эти дни (кроме воскресений) были рабочими, но в некоторых особо важных случаях позволялось работать по сокращенному графику — лишь до обеда. По всему городу звонили колокола, а в храмах шли торжественные службы. В табельные дни еще стреляли из пушек с Тайнинской башни Кремля, вывешивались (после 1860-х годов) государственные флаги, а в доме генерал- губернатора вечером происходили торжественные приемы.
Большинство московского населения считало своим долгом в любой праздник рано утром сходить в церковь. Вставали часа в четыре утра и шли к ранней обедне. Особенно этот обычай был распространен в средней и низшей городской среде, преимущественно среди «серых» купцов и мещан.
После обедни выходящие из церкви здоровались друг с другом, поздравляли друг друга с праздником и толковали о новостях. Затем шли домой и садились пить чай часов до девяти утра. После этого деловая часть населения шла на работу, а неделовая просыпалась и отправлялась к поздней обедне. С утра по городским улицам распространялся запах праздника — пекли пироги. Их непременно подавали к обеду и к чаю. После обеда следовал традиционный дневной отдых, часов до четырех. Потом пили чай и если было лето, отправлялись гулять в Нескучное или на Даниловское кладбище, а кто побогаче — в Петровский парк или Сокольники.
Зимой послеобеденное праздничное время посвящали чаще всего карточной игре, особенно преферансу, который был в Москве в большой моде начиная с середины века. Театры долгое время в праздничную программу большинства населения не входили — вообще страсть к зрелищам возникла в Москве ближе к концу столетия. Время от времени ходили в гости к кому-нибудь из родни.
С наступлением темноты в «табельные дни» (также как на Рождество, Пасху и Новый год) на улицах устраивалась иллюминация, а иногда фейерверк.
До появления электричества иллюминация составлялась из плошек (небольших керамических блюдечек) и шкаликов (разноцветных стеклянных бутылочек). В них горели конопляное масло, бараний или тюлений жир, а также скипидар, и они больше воняли и чадили, чем светили. Плошки расставлялись преимущественно по ровной, защищенной от ветра поверхности, а шкалики размещали в ветреных местах, их связывали в гирлянды и развешивали на оградах, решетках и фасадах домов. Такие гирлянды требовали ежедневного ухода и, если праздник был долгий (к примеру, по случаю рождения наследника или во время коронации, а также на Рождество и Пасху, когда праздничные огни жгли по нескольку дней), каждое утро специальные рабочие, нередко верхолазы, очищали шкалики от нагара и заново заправляли их к вечеру. Чтобы зажечь иллюминацию, применяли специальный шнур — стопин, пропитанный воспламеняющимся веществом. Стопины подводили к фитилям, концы собирались в общий пучок и достаточно было поджечь его конец, чтобы огоньки быстро разбежались во все стороны и включили всю гирлянду. Подобным образом зажигались люстры на балах и в храмах на Пасху.
Помимо иллюминации город украшали транспарантами. На деревянный каркас, сколоченный из планок, натягивали холст с каким-нибудь изображением: вензелем, датой, лозунгом, портретом и т. п., а с изнанки в проволочных петлях закрепляли шкалики. Когда они горели, изображение светилось изнутри.
Иллюминацию общественных зданий в Москве обеспечивали учреждения и городская дума, а обывательские дома должны были украшать сами домовладельцы, за чем следили власти. На основной территории города праздничные огни выглядели довольно примитивно: на подоконниках и тротуарных тумбах расставляли плошки с салом, а в окнах и кое-где на фасадах висели несложные транспаранты.
В конце XIX века, когда в Москву пришло электричество, иллюминация стала яркой. Особенно
