знаменитая «Наука побеждать» писалась кровью, но кровью малой — для того, чтобы не было крови большой…
День постепенно склонился к вечеру, однако Суворова Денис так и не увидел, а потом, несмотря на все протесты и даже слезы, его с братом Евдокимом уложили спать. Их сон продолжался недолго: за полчаса до полуночи мальчиков разбудили — скорее всего, кто-либо из старых слуг, таинственным шепотом сообщивший, что с боем часов генерал-аншеф выскочит из своей палатки в одном исподнем, будет бегать вокруг, кричать петухом, хлопать в ладоши, и по этому сигналу трубачи заиграют генерал-марш, солдаты поднимутся и будут готовиться к учениям… Неизвестно, сколько времени мальчики понапрасну таращили глаза в темноту, но обещанной картины так и не увидели и незаметно для себя заснули.
Войска действительно были подняты затемно, только без всякого петушиного крика, и опять вышли на учения… С трудом проснувшись, юные Давыдовы отправились вслед за ними, но если и видели полководца, то лишь издалека, признавая его по мельканию белой нижней рубахи… Вновь не солоно хлебавши мальчики возвратились в лагерь, где их в конце концов ожидало великое счастье. Сначала Суворов проскакал совсем близко от палатки, так что Денис не только сумел рассмотреть лицо непобедимого генерала, но и на всю жизнь запомнил его оригинальные черты; затем любимый суворовский адъютант Тищенко указал Александру Васильевичу на детей командира очень понравившегося Суворову полка. Далее произошла сцена, подробно и не раз описанная не одним только Давыдовым — хотя и с его слов.
Вот первый давыдовский вариант:
«Поздоровавшись с нами, он спросил у отца моего наши имена; подозвав нас к себе еще ближе, благословил нас весьма важно, протянув каждому из нас свою руку, которую мы поцеловали, и спросил меня: „Любишь ли ты солдат, друг мой?“ Смелый и пылкий ребенок, я со всем порывом детского восторга мгновенно отвечал ему: „Я люблю графа Суворова; в нем все — и солдаты, и победа, и слава“. — „О, Бог помилуй, какой удалой! — сказал он. — Это будет военный человек; я не умру, а он уже три сражения выиграет!“»[20].
Такой ответ сделал бы честь не только девятилетнему мальчику! Но разве мог будущий поэт-партизан отвечать по-иному? Впрочем, пусть судит о том наш читатель, а мы безоговорочно поверим своему герою.
На следующий день Денис опять видел графа Суворова — теперь уже на обеде в доме своих родителей. Полководец был в генерал-аншефском мундире, с георгиевской лентой и тремя орденскими звездами; с детьми полкового командира он более не общался.
Оценивая слова Александра Васильевича, Денис Давыдов впоследствии писал: «Суворов в сем случае не был пророком…», объясняя это тем, что в службу он вступил уже после смерти генералиссимуса, а сражений вообще не выигрывал, так как не командовал ни армиями, ни корпусами. Побед на его счету было немало, и воинская слава была — но совершенно иного плана и уровня, нежели это мог предвидеть великий полководец.
Возникает вопрос: а были ли вообще его «прорицания» этаким мудрым провидением человека, который уже в малом ребенке прозорливо разглядел черты будущего военачальника, или это была простая дань вежливости, ожидаемая от «самого Суворова»? Ведь что еще приятного мог «пообещать» знаменитый полководец родителям милого дитяти, если в людях партикулярных видели тогда чуть ли не «второй сорт»? А уж Суворов «политес» знал и даже среди самых своих чудачеств всегда мог тонко польстить, потешить чье-нибудь самолюбие. Но младшему из сыновей можно было и статскую карьеру пообещать: младшенький — это чаще всего маменькин любимчик, вот пусть он и останется при родителях, им в помощь и в утешение.
Широко известны два суворовских «пророчества»: несколько раньше, чем Денису Давыдову, граф Александр Васильевич сделал таковое же будущему генералу от инфантерии Михаилу Милорадовичу, сыну своего друга генерал-лейтенанта Андрея Степановича. «Милорадович будет славным генералом»[21], — сказал он и здесь совершенно попал в точку, ибо будущий граф Михаил Андреевич стал именно таковым — «славным» генералом, одним из «первых лиц» войны 1812 года.
Заметим, что наш герой относился к графу Милорадовичу весьма неодобрительно, о чем мы, разумеется, еще расскажем.
Возвращаясь же к «пророчествам» Суворова, смеем предположить, что, весьма возможно, таковых было гораздо больше, нежели нам известно. Но только те из них, что не сбылись — забылись или же ежевечерне повторялись за рюмкой вишневой наливки в тесном кругу терпеливой семьи каким-нибудь отставным прапорщиком: «Эх, ведь сам Суворов сказал, что я буду фельдмаршалом! Да жаль, ошибся старик…» — никуда дальше, разумеется, не пошли. Так ведь и самому Суворову вроде бы «полководческое будущее» напророчил не кто-нибудь, но сам Абрам Петрович Ганнибал, легендарный «арап Петра Великого» и прадед поэта Пушкина. Но это потом он станет генерал-аншефом, а в пору знакомства с юным Суворовым «арап» только-только еще был пожалован чином подполковника артиллерии, хотя было ему уже не менее пятидесяти лет от роду. Признаем: не очень подходил на роль «провидца» этот «негр преклонных годов»{6}, но все же легенда, что именно Ганнибал «будто бы провидел в хилом и тщедушном на вид мальчике будущего великого полководца»[22] , оказалась очень устойчивой. В результате получается прямая связь Суворова с Петром Великим — ведь более никого из его ближайших сподвижников к тому времени не осталось.
Но кто сегодня, равно как и в прошлом, смог бы наверняка утверждать, было таковое или нет? Остается верить на слово.
И вот еще одно доказательство, что Суворов «не был пророком», — его мнение насчет судьбы младшего брата Дениса, который, как заявил полководец, «пойдет по гражданской службе». Вопреки предсказанию Евдоким Васильевич показал себя прекрасным кирасирским начальником, заслужив орден Святой Анны 2-й степени за Бородино, эполеты гвардейского полковника — за Кульм и орден Святого Георгия IV класса{7} — за Фер-Шампенуаз. В чине генерал-майора он командовал кирасирской бригадой, а службу свою закончил в должности председателя комиссии военного суда при Московском ордонанс-гаузе{8}.
В общем, все получалось в духе времени: Суворова благословил Ганнибал, Пушкина «заметил» «старик Державин», Давыдову, как и Милорадовичу, предрек военную карьеру будущий генералиссимус. И чем бы это ни было на самом деле — пророчеством или данью вежливости, — но суворовское благословение сыграло в жизни поэта-партизана немалую роль, добавив к его романтическому портрету несколько ярких штрихов. Ни современные ему, ни последующие писавшие «к Денису» поэты не могли обойти этот факт своим вниманием.
утверждал приятель Давыдова Николай Языков{9}.
восклицал поэт Семен Стромилов, печатавшийся в пушкинском «Современнике».
