не могут открывать окна, даже если захотят — но, естественно, желающих и нет. Когда уезжают в отпуск, то зачастую в большом доме на колесах, который позволяет им исследовать великие пространства без необходимости в те внедряться. Все чаще, когда они ездят на спортивные соревнования, их ждет закрытый стадион. Прогуляйтесь летом в Америке по соседним улицам — вы не увидите детей, катающихся на велосипедах или играющих в мяч, потому что они сидят дома. Все, что вы услышите, — однообразное жужжание кондиционеров.
В городах по всей стране стали пристраивать к зданиям так называемые воздушные переходы — закрытые пешеходные дорожки над землей, конечно же с климат-контролем, — соединяющие между собой дома в центре. В моем родном городе Де-Мойне, штат Айова, первый воздушный переход был протянут между отелем и торговым центром около двадцати пяти лет назад и стал так популярен, что вскоре другие застройщики переняли эту идею. Теперь по центру города в любом направлении можно пройти полмили, а то и больше, ни разу не ступив на улицу. Все магазины, которые раньше были на улице, теперь поднялись на второй этаж, где фланирует основная часть пешеходов. Теперь на улицах Де-Мойна можно увидеть только пьяниц и работников офисов, вышедших покурить. Улица, видите ли, стала своего рода чистилищем, местом изгнания.
Существуют даже клубы, где офисные работники переодеваются в спортивные костюмы и во время обеденного перерыва проводят активные и полезные прогулки по размеченному маршруту вдоль воздушных переходов. Им даже не приходит в голову выйти на улицу для занятий. Это люди, как вы понимаете, ходят в торговые центры не за покупками, а чтобы размяться.
Последний раз, когда был в Де-Мойне, я забежал к одному старинному другу семьи. Он был одет в спортивный костюм и сказал, что только что вернулся с занятий пешеходного клуба в торговом центре «Вэлли Уэст Молл». Стоял отличный апрельский денек, и я спросил, почему этот клуб не занимается в одном из нескольких больших и красивых городских парков.
— Ни дождей, ни холода, ни ям, ни грабителей, — тут же ответил он.
— Но в Де-Мойне нет грабителей, — напомнил я.
— Верно, — тут же согласился он, — а знаешь почему? Потому что на улицах некого грабить.
Он многозначительно закивал головой, будто я об этом не подумал, — а я действительно об этом не подумал.
Апофеозом странного движения «внутрь» является, возможно, отель «Оприленд» в Нэшвилле, штат Теннесси, где я был около года назад в командировке от журнала. Отель «Оприленд» — необыкновенное заведение. Во-первых, он огромен и блистательно уродлив — «Унесенные ветром», Грэйсленд Элвиса и гипермаркет «Молл оф Америка» одновременно.
Особенным «Оприленд» делает искусственный климат на всей территории. В самом его центре находятся три пяти-или шестиэтажных зоны со стеклянными крышами, простирающиеся на 9 акров, которые предлагают все преимущества пребывания на свежем воздухе и ни единого недостатка. Эти «внутрискребы», как называет их отель, засажены тропическими растениями и обычными деревьями, изобилуют водопадами, ручьями, ресторанами и кафе «на открытом воздухе» и многоуровневыми пешеходными дорожками. Эффект поразительно напоминает иллюстрации из научно-популярных журналов 1950-х годов, где изображалось, какой будет жизнь на Венере (или, по крайней мере, как все будет выглядеть, будь все космические поселенцы американцами среднего возраста с избыточным весом в спортивных костюмах от «Рибок» и бейсбольных кепках, проводящими жизнь в блужданиях кругами с едой на вынос).
Короче, это совершенный, стерильный, замкнутый мирок с идеальным, неменяющимся климатом, без грязных птиц, назойливых насекомых, дождя, ветра и, конечно же, без единого намека на реальность.
В первый вечер, желая сбежать от толп шаркающих жвачных животных и увидеть-таки, что за погода на планете Земля, я вышел на улицу, чтобы прогуляться. И знаете что? Земли не было — сплошные акры автомобильных парковок, всюду, куда ни посмотри. Через дорогу, всего в паре сотен ярдов, находился «Удивительный парк Оприленд», но пешком туда попасть было невозможно. Единственный способ зайти внутрь, как мне объяснили, — заплатить 3 доллара за билет и сесть в автобус с кондиционером для поездки продолжительностью сорок пять секунд к входным воротам.
Если только вы не горели желанием погулять вокруг тысяч припаркованных автомобилей, другого способа подышать воздухом или размять ноги не было. В «Оприленд» улица — закрытая территория, и, как я с ужасом понял, именно так, по мнению многих миллионов американцев, должна выглядеть вся страна, если такое возможно.
Пока я стоял в парке, на носке моего левого ботинка птичка оставила то, за что обычно вы не благодарите пернатых (если выражаться фигурально). Я посмотрел сверху вниз на свой ботинок и снова поднял глаза к небу.
— Спасибо, — сказал я, и это было искренне.
Визит к парикмахеру
Вы должны знать, что у меня очень счастливые волосы. Не важно, насколько тихо и мирно поживают все прочие части тела, не важно, в насколько серьезной и официальной ситуации я могу оказаться, мои волосы всегда находятся в состоянии веселого буйства. На любой групповой фотографии меня можно найти мгновенно, потому что я всегда позади, а волосы, видимо, слушают, своим особенным способом, диско- альбом «Танцемания-97».
Время от времени, с плохим предчувствием, я беру свои волосы, и мы идем в парикмахерскую на окраине города, где я позволяю какому-нибудь парню ненадолго с ними развлечься. Не знаю почему, но визит к парикмахеру превращает меня в зануду. Когда меня накрывают накидкой, снимают очки, а потом производят с моей головой что-нибудь этакое с помощью острых режущих инструментов, это заставляет меня ощущать беспомощность и неуверенность.
Я хочу сказать, что вот вы сидите, слегка щурясь, а какой-то парень, которого вы даже не знаете, делает что-то серьезное и почти всегда печальное с вашей макушкой. За всю жизнь я пережил, возможно, 250 стрижек и понял одно: парикмахер сделает вам такую стрижку, какую сам захочет, и вы ничего не сможете изменить.
Так что этот опыт приносил мне сплошные страдания. Это на самом деле так, потому что мне вечно достается парикмахер, которого я надеялся никогда не встретить — обычно новичок, которого коллеги зовут Пальцы. Особенно меня пугает момент, когда он сажает тебя в кресло и вы оба пялитесь с трагической беспомощностью на твою макушку, а потом он подозрительно радостно произносит:
— И что вы хотите, чтобы я с этим сделал?
— Просто немного подкоротить, — говорю я, глядя на него с трогательной надеждой, зная, однако, заранее, что он думает об экстравагантных начесах, закрепленных пенкой кудрях и, возможно, о легких завитках челки. — Знаете, что-нибудь не бросающееся в глаза и солидное — как у банкира или бухгалтера.
— Вам нравится какой-нибудь стиль из тех, наверху? — спрашивает он и показывает на стену, увешенную черно-белыми фотографиями улыбающихся мужчин, чьи стрижки были придуманы для владельцев «Тандербердов».
— На самом деле я надеялся на что-то не столь броское.
— Чтобы выглядело более естественно, другими словами?
— Именно.
— Как у меня, к примеру?
Я смотрю на парикмахера. Его прическа наводит на мысли об авианосце, прорывающемся через разбушевавшееся море, или, может, об экстравагантной фигурной стрижке деревьев.
— Даже что-то более спокойное, чем у вас, — предлагаю я, начиная нервничать.
Он задумчиво кивает головой с таким видом, что я осознаю: мы с ним — жители разных планет; затем произносит резким решительным тоном:
— Я знаю, что вы хотите. Мы называем эту стрижку «Уэйн Ньютон».
