прячется в доме... Но ведь мы осмотрели все...
— И на чердаке?
— Нет.
— Ну вот, — с укоризной заметил Толкунов. — Еще надо обстучать стены, не может быть, чтобы под таким домом не было подвала.
— А пока мы будем обстукивать, они уничтожат документы «Цеппелина»...
— Да, их следует взять внезапно.
— Наверно, не выйдет. — Бобренок задумался и сказал: — Не знаю, что и делать...
— Если тут кто-то прячется, а я в этом теперь убежден, — заверил Толкунов, подбросив на ладони окурок, — обязательно как-нибудь выдадут себя. Не могут целый день сидеть в подвале или на чердаке. Тем более что вчера их напугали. Боятся, что в любую минуту мы можем возвратиться, и постараются удрать. Тут мы их и возьмем.
— Согласен, — решил Бобренок. — Только вот что... Машину следует спрятать, может, кто-либо будет идти к усадьбе, увидит и предупредит о засаде.
— Но ведь мы не впустим.
— Нет, почему же, пусть идут. А станут выходить, возьмем. Туда же — милости просим.
— Пожалуй... — согласился Толкунов.
Бобренок засвистел дроздом, и Мохнюк отозвался сразу. Он вынырнул из кустов так, что не шелохнулась ни одна ветка. Толкунов довольно улыбнулся.
— Будут люди... — только и сказал.
Он остался в засаде, а Бобренок с Мохнюком направились к «виллису». Вместе с Виктором, не включая двигателя, закатили машину в небольшую ложбинку с высокими кустами. Бобренок отошел немного и придирчиво осмотрел подходы к усадьбе. Машину теперь можно было увидеть, разве что натолкнувшись на нее.
Уже было совсем светло, и небо над парком заалело. Около семи часов из дома вышел Георг. Постоял на крыльце, потягиваясь, но Бобренок, сидевший в кустах в двадцати метрах от него, видел, как старик настороженно осматривается. Затем камердинер зашагал напрямик к воротам. Здесь тоже постоял, вглядываясь в окружающие поля, даже прошел немного по меже, будто заботливый крестьянин по своему участку.
Мохнюк, пост которого теперь был около ворот, мысленно похвалил Бобренка, решившего замаскировать «виллис».
Георг возвратился к дому центральной аллеей успокоенный. Шел медленно, заложив руки за спину и тихонько посвистывая, как возвращается пожилой человек с приятной и не очень утомительной прогулки.
И снова дом замер. Бобренок подумал: эсэсовцы, если они прячутся в доме, после сообщений Георга почувствуют себя увереннее и наверняка как-то выдадут себя, но ничего такого не случилось. Только примерно через полчаса в открытом окне библиотеки показался камердинер, высунулся слегка и покрутил головой, словно заметил в парке что-то любопытное, и сразу закрыл окно.
Солнце уже поднялось довольно высоко над горизонтом, когда в небе послышался шум мотора и над парком пролетел «кукурузник» с красными звездами на крыльях. Совсем низко, чуть ли не цепляя колесами верхушки деревьев. Мохнюк подумал: разведчик или связной ищет ориентиры, но самолет, обогнув парк, пошел на посадку — пробежал по полю, засеянному озимыми, чихнул и остановился. Мохнюк видел, как выпрыгнул из него человек в кожаном пальто. Не задерживаясь, направился прямо через поле к воротам: шагал уверенно, словно все вокруг было ему хорошо знакомо. Вдруг Мохнюк узнал его. Да, Краусс, точно, штурмбанфюрер Краусс вне всякого сомнения, хоть и приземлился на «кукурузнике» и надел фуражку с красной звездой. Но кожаное пальто — эсэсовское, и полы его разлетаются от быстрых шагов.
Краусс миновал Мохнюка, шел, помахивая сломанной на кусте веточкой, как хозяин. Это взбесило Мохнюка, но только на мгновение — вспомнил: их предположения оправдались и в охотничьем доме, очевидно, ждут штурмбанфюрера.
Лишь бы Бобренка и Толкунова не ввела в заблуждение фуражка советского офицера. Мохнюк смотрел вслед Крауссу напряженно, готовый в любой момент прийти на помощь товарищам.
Человек в черном кожаном пальто, пройдя по аллее, поднялся на крыльцо, и сразу перед ним распахнулись двери.
12
Вечером Крауссу принесли галифе, китель с майорскими погонами и фуражку с красной звездой. Русской шинели или плаща не достали, и штурмбанфюрер, подумав, решил надеть кожаное пальто. Ведь придется лететь на советском самолете, а русские летчики (он сам видел пленных) часто носили кожаные пальто. Правда, главным образом, коричневые, но какое это, в конце концов, имеет значение? Если возникнут какие-то осложнения, все равно не выкрутиться: знает лишь несколько русских слов, и его изобличат за минуту.
Краусс не спал почти всю ночь, понимал, что надо отдохнуть, однако сон не приходил, нелепые мысли лезли в голову. Но поднялся в пять как будто свежий, сделал легкую зарядку и побрился. Около шести за ним зашел помощник Хейса. Они спустились на первый этаж особняка, занимаемого американской разведкой, и Краусс не без волнения начал настраивать передатчик.
Кранке отозвался сразу. Штурмбанфюрер передал закодированное сообщение о вылете, получил подтверждение, что его правильно поняли и ждут и что в усадьбе фон Шенка все спокойно.
У Краусса отлегло от сердца. Даже тесноватый китель советского офицера уже не раздражал его. Штурмбанфюрер с аппетитом съел яичницу и выпил две чашечки крепкого кофе. Когда кончал завтракать, пришел Хейс. Сообщил: машина в полной готовности.
Автомобиль довез их до самого самолета, у которого уже топтался пилот в шлеме.
— Не будем терять времени, — сказал пилот и полез в переднюю кабину.
Краусс молча взглянул на Хейса. Тот улыбался открыто. Штурмбанфюрер стал, по привычке, поднимать правую руку, но вовремя вспомнил, что перед ним не эсэсовский генерал, а американский подполковник, помахал рукой и заявил уверенно:
— Надеюсь, пообедаем вместе...
— У меня есть бутылка прекрасного шотландского виски. Отпразднуем успешное завершение операции.
— Не возражаю. — Краусс занял место за пилотом. Сразу заревел уже прогретый мотор, и «фанерный ящик», легко подскакивая на ухабах поля, стал выруливать к бетонной взлетной полосе.
Они летели низко. Скоро внизу блеснула река, пилот оглянулся, указал Крауссу на нее. Штурмбанфюрер понял: перелетели Эльбу, и теперь под ними зона, занятая советскими войсками. Иногда они видели их — колонну танков на шоссе, артиллерийскую батарею на отдыхе, но пилот старался держаться в стороне от шоссейных дорог и железнодорожных магистралей. Под крылом проплывали леса и поля, села и местечки, и Краусс скоро приноровился к обстановке, чувство тревоги исчезло, и он окончательно поверил в успех операции. Будто в ответ на его мысли, пилот вдруг показал Крауссу на небольшое село за лесом, совсем такое же, как и другие, над которыми пролетали, но самолет поднялся немного выше, круто повернул, и Краусс догадался: они уже на месте, а внизу Штокдорф.
Штурмбанфюрер наклонился к борту, разглядывая местность, и обратил внимание пилота на парк впереди, посредине которого краснела черепичная кровля охотничьего дома. Летчик сразу понял его — они пролетели над парком, потом пилот сделал круг над полями и уверенно повел самолет на посадку. Самолет мягко коснулся колесами озимых, покатился, чуть подскакивая, и остановился в полутораста метрах от парка.
Краусс выпрыгнул не сразу. Осмотрелся, но ничего не предвещало опасности: безлюдное поле, и испуганное воронье кружилось над ним.
Пилот снял шлем.
