Утренние бутерброды показались майору сейчас такими жалкими и невкусными, что чуть было не поддался искушению, но не имел права отвлекаться на что-либо постороннее и только краем глаза наблюдал, как морячок уминает борщ из большой миски. Олексюк шел, чуть прихрамывая, плечами раздвигал толпу — немного усталый пехотный лейтенант, возвращающийся из госпиталя в свою часть, и, бесспорно, ни у кого и мысли не могло возникнуть, что этот серый и ничем не приметный человек учился в шпионско-диверсионной школе, отлично владеет оружием и может дать отпор даже вон тому высокому, на полголовы возвышавшемуся над базарной толпой горлопану, который накинул на плечи женскую сорочку, а в руках держал несколько кусков хозяйственного мыла.
Горлопан громко расхваливал свой товар. Бобренок по думал, что при других обстоятельствах он обязательно проверил бы у него документы, но неожиданно обнаружил, что у парня пустой левый рукав, и не осудил его.
В конце рынка Бобренок увидел военную фуражку и сразу насторожился. Фуражка медленно продвигалась к Олексюку. Майор не мог видеть лица военного и погоны, но, судя по описанию агента, тот мог быть старшим группы Гороховым — кажется, чернявый, точно, чернявый, вот затылок виден, почти цыган.
Цыган разминулся с Олексюком, не останавливаясь, но Бобренок мог дать голову на отсечение, что они заметили друг друга, возможно, обменялись взглядами, может, Олексюк подал Цыгану какой-нибудь условный знак, они могли договориться: если что-то не так, нахмуриться, держать правую руку в кармане, дотронуться до носа, закусить губу — разве мало можно придумать условных знаков?
А Цыган явно похож на Горохова...
Олексюк дошел до конца базара, выпил воды у верткого парнишки, который торговал ею прямо из ведра: набирал в колодце за сотню метров от базара.
Бобренок заметил, как резко повернулся Толкунов. Майор проследил за взглядом товарища и увидел двух военных, приближавшихся к базару. Заборчик был низенький и редкий, и Бобренок хорошо видел, как те переходили улицу. Шли они тяжело, устало, первый — с мешком за плечом. Жаль, отсюда нельзя было рассмотреть звездочки на погонах, да и что звездочки, их могли снять или добавить, главное — документы, а то, что вражеские агенты снабжены запасным комплектом документов, не вызывало у майора сомнения.
Офицеры остановились возле того же шустрого мальчишки попить воды. Теперь Бобренок стоял от них в трех шагах: наверное, не агенты, чернявого среди них нет. Один совсем лысый, а у второго из-под мокрой от пота пилотки выбивались светлые волосы. У первого лоб высокий, лица скуластое, глаза узкие, казах не казах, а что-то восточное было в его глазах. А блондин — типичный флегматик, мешок снял осторожно, поставил у ног, воду пьет маленькими глоточками. Внешне неповоротливый, угловатый. Поднял мешок, но не забросил за плечо, повесил на руку, а мешок, видно, тяжелый. Интересно, что в нем?
Толкунов прошел мимо офицеров, они козырнули ему — оба старшие лейтенанты: узкоглазый исполнил этот ритуал старательно, по уставу, и это насторожило Бобренка — чего вытягивается, да еще на базаре.
Краем глаза майор наблюдал за Олексюком. Тот стоял спиной к старшим лейтенантам; вдруг высокий, с мешком, направился прямо к Олексюку, подошел к нему почти вплотную, показалось, даже толкнул, но не остановился и не сказал ни слова, прошел мимо — к человеку, продававшему мыло. Они быстро сторговались, старший лейтенант вернулся к товарищу — положили мыло в мешок и пошли к выходу.
Бобренок видел, как их остановил патруль, но старшие лейтенанты уже не интересовали его: ясно видел, что блондин не общался с Олексюком.
Агент стоял теперь в самом центре базара, где торговали ношеными вещами. Рядом с ним инвалид на костылях продавал шляпу, обыкновенную черную шляпу с широкими полями. Надел ее на стриженую голову, чуть набок, наверное, считал, что это делает его элегантным, и выкрикивал громко:
— Кому довоенную шляпу? Дешево отдам! Кто хочет понравиться хорошеньким девушкам? Налетай!
Но никто не обращал внимания на призывы инвалида.
Олексюк все ходил по базару, наверняка ему уже опротивела толкотня и суета, несколько раз вопросительно взглядывал на майора, но тот качал головой: до десяти часов — а Горохов приказал Олексюку шататься по базару как раз с восьми до десяти — оставалось еще пятнадцать минут, и все могло еще случиться. Но не случилось. В десять Бобренок подал знак Олексюку, что можно уходить.
Сейчас агент не очень интересовал Бобренка — им займутся и доставят в комендатуру, — майор же должен был позвонить Карему.
Полковник сразу взял трубку, внимательно выслушал сообщение Бобренка и сказал коротко:
— Так я и знал. Они не придут. Четыре часа назад из леса вблизи Маневичей вышла в эфир неизвестная рация. Немедленно возвращайтесь.
«Виллис» стоял за углом. Толкунов уже сидел в нем — хмурый и недовольный, читал нравоучения Виктору, но тот уже привык к нотациям капитана, пропускал их мимо ушей, ироническая улыбка застыла на его губах. Узнав новости, Толкунов на минуту задумался.
— Они решили обойтись без Олексюка, — констатировал уверенно. — Пересидели где-нибудь в лесу или в деревне, сейчас связались с «Цеппелином» — дали знать, что приступают к выполнению задания.
— Ладно, — вздохнул Бобренок, — поехали к полковнику Карему.
У Карего уже сидело человек десять: розыскники и другие работники контрразведки — все, кто должен был принять участие в задержании вражеских агентов. Полковник хмурился — только что разговаривал с Рубцовым, генерал торопил его, правда, обещал прислать из фронтового резерва несколько розыскников. Но что значат четыре или пять человек?
Карий раздвинул шторки на карте, показал, откуда вышла в эфир рация. Места глухие, болота, одинокие лесные хутора, тут сам черт ногу сломит. Однако километрах в пяти от ориентировочного местопребывания радиста пролегала довольно оживленная дорога, и выходила она на шоссе, ведущее в Луцк.
— Вряд ли диверсанты остались в лесу, — говорил Карий спокойно, кажется, не волновался вовсе, но Бобренок, хорошо знавший полковника, представлял, какие чувства бушевали сейчас в его душе. — Знают или не знают, что мы взяли Олексюка, но догадываются, что рацию-то мы запеленговали. Возможно, оставили ее в тайнике, а сами вышли на дорогу. И может быть, именно в эти минуты двигаются по ней. Здесь у них есть свой выбор: можно и в Маневичи, и в Луцк, и в Сарны. Вполне возможно, что отлеживаются где-нибудь на хуторе, а может, у бандеровцев. Во всяком случае, мы должны взять под контроль все выходы из леса...
Полковник поставил перед розыскниками конкретные задачи.
Бобренок догадывался, что заподозренный им на базаре чернявый офицер не имеет никакого отношения к вражеской агентуре. И все же спросил о нем.
— Все в порядке, — успокоил его полковник. — Старший лейтенант Удальцов — его личность мы установили сразу, — интендант запасного полка.
10
Весь день они прятались на опушке леса невдалеке от Квасова. Набрели на густые заросли шиповника, куда сам черт побоялся бы сунуть нос, вытоптали место и отлежались после страшной ночи. Мучили жажда и голод, особенно жажда. Юрко уже собрался пойти поискать какой-нибудь лесной ручеек, но Муха не разрешил.
— Сиди здесь! — приказал и в подтверждение своих слов дотронулся до шмайсера. — Видишь, лес редкий... Жить надоело?!
С сотником нельзя было не согласиться, но солнце поднималось все выше, жара становилась нестерпимой, и Юрко ради кружки холодной воды готов был рискнуть жизнью.
— Терпи, — твердил сотник. — Думаешь, мне легче? И учти, до сих пор были цветочки.
