подворотничок, грудь, нашивки — всё покрывали бурые пятна. Расстегнув пуговицу, рядовой Шварцкопф облегчённо вздохнул. Солдатская книжка и сложенный вчетверо белый лист отпускного предписания, надёжно упрятанные в дешёвое лакированное портмоне, к счастью, не пострадали.
Как всегда, чисто выбрившись и, достав из чемодана повседневный, изрядно застиранный френч, Ганс оделся и выглянул в коридор. Там оказалось пусто и, пытаясь разобраться в ощущениях, он направился в столовую, с каждым шагом понимая, что не голоден. Это было странно, так как, он не только прозевал завтрак, но и пропустил вчерашний ужин.
— Где тебя носило? — Возникший на пути Отто уставился на приятеля.
— А что? — Подозрительно спросил Ганс.
— Да так, ничего… — Циммельман облизнулся, как кот, наевшийся сметаны. — Я и сам вернулся от девочек только под утро.
— Ну, и как? — Лениво поинтересовался Ганс.
— О-о-о! — Отто блаженно закатил глаза. — Мне досталась полька по имени Ева. Кстати, рекомендую.
Ганс напрягся, силясь вспомнить что-то важное. Но, ничего путного в голову не шло, и он оставил бесплодные попытки.
Они вышли во двор, где прогуливались выздоравливающие и уселись на лавочку. Ганс снова поморщился, заслоняясь от солнечных лучей а Отто хлопнул его по плечу. Реакция последовала незамедлительно. Ганс и сам не ожидал подобной прыти. Он перехватил руку сидящего рядом парня и, вцепившись тому в горло, обнажил зубы.
— Т-ты чего?
Бледный как мел Циммерман покрылся холодной испариной.
— Извини. — Смущённо пробормотал Ганс. — Я наверное, пойду прилягу.
Ошарашенный агрессивностью приятеля, Отто не возражал и Ганс резво припустил в палату.
Плотно задвинув шторы, прямо в одежде завалился в постель и, укрывшись с головой, проспал до темноты. Попытки разбудить на обед и ужин, если и имели место, то оказались столь робкими, что он их просто проигнорировал.
Едва солнце скрылось за вершинами гор, рядовой Шварцкопф разлепил глаза и, потянув носом воздух, осознал, что хочет есть. Запахи, доносящиеся из кухни, расположенной на первом этаже, как ни странно, привлекали мало. Он вскочил с койки и, пренебрегая дверью, выпрыгнул в окно, нисколько не удивившись, что комната находится на втором этаже. У входа курили отдыхающие и, от запаха табака Ганса чуть не стошнило. К тому же, к амбре примешивалась вонь этилового спирта и, стараясь держаться в тени, он устремился прочь.
Окружающий мир вдруг стал ярче, объёмней и «вкусней». В траве раздавался шорох насекомых, он слышал, как крадутся мыши в норах, различал шум зайца, бегущего в нескольких километрах, а обоняние улавливало запах лисицы, норовящей забраться в курятник в соседнем селе. Голод всё сильнее давал о себе знать. Но… Это был какой-то очень странный голод. Скорее, даже жажда. Ещё не очень жгучая, она, тем не менее, — грозила перерасти в затмевающую сознание всепоглощающую страсть.
Дрожа от возбуждения, Ганс припустил в сторону небольшого озера, лежащего у подножия холма, где начинался парк. Из десятков возможных жертв, повинуясь инстинкту, безошибочно выбрал единственного кандидата, удовлетворявшего всем параметрам. Охотника нисколько не смущало, что это был товарищ по оружию и старший по званию.
Какое это теперь имело значение? Его кровь не инфицирована — и это главное. Не заражена продуктами распада алкоголя — и это ещё важнее. И, наконец, из нескольких возможных доноров, не отдавших этой ночью дань Бахусу, фон Грофф оказался единственным неизлечимым калекой. Никакие доводы разума не могли забить натуру хищника, уверенную, что в первую очередь подлежат уничтожению слабейшие. А то, что у капитана повреждено сухожилие и неправильно срослись кости, Ганс понимал интуитивно. Просто знал это, и всё. Осязал шестым чувством.
Тихо ступая, он быстро приближался к добыче. И, хотя был полностью уверен в успехе, непроизвольно начал генерировать неразличимые человеческим ухом звуковые волны в ультракоротких частотах. Резонируя с нервной системой обречённого, они действовали успокаивающе, рассеивая внимание и погружая в состояния лёгкой дрёмы.
Когда до вожделённой плоти осталось метров пять, Ганс прыгнул, одним махом настигнув жертву и, заломив шею, не сильно, чтобы не убить, так как мёртвая кровь не принесёт никакой пользы, впился клыками в призывно пульсирующую вену.
Гены рядового Шварцкопфа не несли родовой памяти и основанного на ней страха быть обнаруженным. А, потому, не сдерживаясь, он выпил первого донора досуха, с трудом заставив себя оторваться от ещё тёплого горла, когда перестало биться сердце несчастного. Бросив тело в кусты, вампир облизнулся и, словно извиняясь пожав плечами, скрылся в чаще.
Однако этот жест был вызван не угрызениями совести, отнюдь. Разве испытывают люди неловкость перед обезглавленной курицей? Просто, насытившемуся организму в одночасье сало тесно в неудобной, сковывающей движения одежде. И, напрягая мышцы, Ганс всерьёз подумывал, не заставить ли набивший оскомину френч лопнуть по швам. Но, поскольку, инициация произошла только сутки назад, а первая кровь ещё не успела разложиться, заражая изменённый организм высокотоксичными продуктами распада, благоприобретённые, а, точнее, буквально вбитые в подкорку муштрой навыки взяли верх над безусловными рефлексами.
Ганс оправился. Затем, принюхавшись, и с удовольствием обнаружив, что форма не испачкана ни каплей крови, устремился к санаторию.
Он больше не испытывал надобности в прогулке. Процессы, происходившие во внешнем мире, тоже интересовали мало. Он сыт. В пределах досягаемости нет никакой опасности, грозящей уничтожением. А, следовательно, единственным желанием было как можно скорее добраться до укрытия и завалиться спать.
До полного отравления, деградации до состояния живого трупа и, как следствие, разрушения личности было ещё далеко. Года три а, может, даже все четыре. Редко кто, будучи инициированным, но не обладавший соответствующим, доставшимся в наследство от предков набором ДНК мог протянуть дольше.
Запах страха, проникая под дверь, заставил проснуться до того, как чуткий слух распознал осторожные шаги. Сквозь портьеры проникало крайне мало света, но Ганс и так знал, что до наступления темноты ещё очень и очень далеко. Он неслышно приблизился к окну и, зажмурившись, раздвинул шторы. Даже сквозь плотно смеженные веки, солнце больно обожгло зрачки. Но и доли секунды хватило, чтобы понять, что этот путь отрезан. Во дворе, заняв удобные позиции, позволяющие вести перекрестный огонь сидело, как минимум пять автоматчиков. Эх, если бы сейчас была ночь! Спать хотелось неимоверно но, понимая, что в данной ситуации сон равносилен смерти, он упал на корточки и подполз к двери.
Как минимум четверо. Двое в одном конце коридора, и столько же в другом. И в комнате, расположенной напротив, выход из которой чуть левее, тоже спрятались трое. Итого — десять хорошо подготовленных и, самое главное, умеющих пользоваться оружием, мужчин. Пожалуй, даже в темноте он бы не справился. Уйти — ушёл бы. И даже, возможно, победил бы в рукопашной. То есть, это была бы не схватка, ибо разве похожа на бой ситуация, когда голодный волк попадает в овчарню? Но в данном конкретном случае, Ганс оценил свои шансы, как минимальные и, скрепя сердце, предпочёл не рисковать. В конце концов, не всё же время его будет охранять целая толпа? А с наступлением сумерек возможность освободиться станет более реальной.
— Рядовой Шварцкопф! — Пророкотал снаружи усиленный мегафоном голос. — Вы арестованы по подозрению в убийстве вышестоящего офицера. Предлагаем сдаться и выйти с поднятыми руками. В случае отказа, открываем огонь на поражение.
Ганс сорвал с подушки наволочку и, надеясь, что у тыловых крыс из комендантского взвода не сдадут нервы, приоткрыл дверь, и помахал импровизированным белым флагом.
Уже когда руки завели за спину, и кто-то вытащил наручники, мелькнула мысль, что сейчас самое время начать атаку. Автоматом он завладеет без проблем…
