дверью торчал из стены потухший плафон с настораживающей надписью: «Вход запрещен. Газы!» Но Ниндзя без опаски толкнул тяжелые створки и распахнул двери в небольшой зал, похожий на тот, в котором Виктор с Иваном только что побывали. В центре зала, оплетенный золотыми нитями, висел всего один кокон. Пустой. За смотровым стеклом не было нитей, в полумраке мерцающей лампы аварийного освещения, подпирая неработающую аппаратуру, высились шкафчики для одежды – Куликов насчитал десять штук. Пять из них были открыты и пусты, лишь в одном висела безупречно чистая черная форма.
Ниндзя прошел еще несколько шагов, прежде чем почувствовал, что Виктор и Иван остались стоять на пороге. Он обернулся, на его беспристрастном лице промелькнула понимающая улыбка.
– Позвольте сначала мне сказать, а потом уже решайте, как поступать дальше, – он заложил руки за спину, переводил внимательный взгляд с одного человека на другого. – Поверьте, много времени мой рассказ не займет.
Виктор сделал пару шагов, демонстративно похлопывая по боку винтовки, присел на край приборной панели, сложил руки на оружии. Всем своим видом он показывал недоверие к Ниндзя, хотя не был точно уверен, сможет ли выстрелить на самом деле. Пытался выглядеть невозмутимым, хотя в душе боролись довольно противоречивые чувства.
Иван остался стоять в дверях. Его лицо осунулось, на плечи будто давил тяжелый груз. Рука с пистолетом плетью висела вдоль тела. И лишь в глазах еще билось отчаянное желание идти до конца.
Молчание Ниндзя воспринял как знак согласия. Он задумчиво покачался на пятках, его голос зазвучал под сводами зала, перекрывая мерное гудение:
– Что бы вы сейчас ни думали, я вас не обманывал. Немного недоговаривал, но никогда не обманывал.
Как я и рассказывал, первый раз я погиб несколько лет назад, когда со своей командой рискнул пробраться за Янтарные Поля. Я помню, как умирал, долго и мучительно, как успел попрощаться со всем миром, прежде чем кровь залила легкие. Мое тело умерло, и эта смерть была окончательной. Но вот сознание, память, чувства… Они были бережно перенесены сюда, в этот кокон за моей спиной. В мое новое тело, которое ничем не отличалось от старого. Поэтому, когда спустя какое-то время я очнулся, лихорадочно пытаясь понять, что же произошло, я даже не почувствовал разницы. Я был обнажен, покоился в теплой, приятной среде, окутанный золотистым сиянием. У меня ничего не болело, не было никаких следов страшных увечий, нанесенных ловушкой. Я поднял руку, с легкостью разорвал укрывающий меня полог из нитей. Сел, осмотрелся. И увидел это.
Ниндзя сделал широкий жест, обводя рукой комнату.
– Я сразу понял, что это не больница. Понял, что мое загадочное спасение не имеет к людям никакого отношения. Никогда не считал себя верующим, но в тот момент меня посетила мысль о Боге, о высших силах, сотворивших чудо. О собственной избранности. Я вылез из кокона и пошел искать доказательства. Нашел в шкафчиках одежду. Потом долго плутал по комплексу, заглядывая в заброшенные комнаты и разрушенные коридоры. Нашел оружейную. Нашел склад консервов. Нашел генераторную. Но, не найдя Бога, решил выбираться наружу.
Мне не удалось отойти далеко. Вскоре меня швырнуло через пространство в Город, где я, ошеломленный, практически сразу же попался колонии «клещей», которые охотились в окрестностях хлебокомбината. Мое отчаянное сопротивление было пресечено быстро и жестко. Последнее, что я помню, как «клещ» прогрызает мне гортань. После этого я умер снова.
Ниндзя прошелся по залу, остановился возле саркофага. Положил на край руку.
– Не знаю, через какое время я вновь оказался здесь. Живой и невредимый. Примерно около суток я не выходил из зала. Кричал в потолок мольбы и ругательства, рвал золотые нити и потрясал ими, зажатыми в кулак. Потом проголодался и успокоился. Еще раз обследовал комплекс. Обзавелся оружием. Спустя три дня вновь вышел наружу. Меня снова перекинуло в Город, но на этот раз я уцелел и без особенного труда покинул пределы Медузы. Решил покончить со всем этим, ощущая в голове зарождающуюся, словно опухоль, паранойю. Купил билет в один конец, сел на поезд. Ехал один на один со своими мыслями и страхами в пустом купе. А к концу вторых суток меня настиг приступ. Я бился в судорогах на полу, галлюцинировал чудовищами. Впадал в забытье, стискивал покрывшуюся горячим потом голову. В какой-то момент вывалился в коридор, спотыкаясь и падая, добрался до тамбура и сорвал стоп-кран. Выскочил из остановившегося поезда и побежал назад, по направлению к Медузе.
Виктор вспомнил свой приступ, который случился с ним после похорон. Поежился.
– С тех пор я никогда не покидал пределы Города, – продолжил рассказ Ниндзя. – Изредка наведывался в «Малую Землю», но тем мои интересы за пределами Периметра и ограничивались. Моя жизнь, новая жизнь, протекала здесь, в Медузе.
В течение полугода я умирал еще трижды. Первый раз по чистой случайности, второй – по причине сложившихся обстоятельств. А вот в третий раз я сделал это специально, умышленно. Потому как мысли о происходящем не покидали меня ни на минуту.
Кому-то я нужен был живой. После каждого воскрешения я ощущал внутреннюю опустошенность, словно выпитый до дна сосуд. Так бывает, когда за суетой дел приходит смутное чувство того, что что-то забыл сделать. И это чувство теребит душу, вызывает беспокойство, желание деятельности. Я не находил себе места до тех пор, пока не начинал заполнять свою память новыми событиями, лицами, происшествиями. Мне постоянно требовалась информационная подпитка. Для этого я смотрел, слушал, размышлял. Изо дня в день я путешествовал по Медузе, лез в самые опасные и мрачные места, видел поистине ужасающие и поражающие воображение вещи. Желание незримого благодетеля совпадало с моей жаждой познания. И я наполнял эту чашу до краев. Мне нечего было бояться, ведь я стал практически бессмертным.
Ниндзя замолчал, поднял глаза на напряженное лицо Ивана. Кивнул своим мыслям, сказал:
– В этой комнате возрождался только я. Всегда только я. В других инкубаторах каждый раз появляются двойники разных людей. Я пытался говорить с ними, как-то взаимодействовать, но они, будто роботы, одевались и двигались прочь, за Янтарные Поля. Будто на автопилоте. А когда они выходили за пределы Черного Холма, то уже не помнили ни своего рождения, ни проделанного пути, ни меня. Были среди них и знакомые, погибшие в Медузе. Был и твой двойник, Кот. Он сейчас стоит рядом с тобой. Поэтому, и только поэтому я решился на тот ночной разговор в школе с тобой, Виктор. Я считал тебя дублем. И был очень озадачен, когда вы с Иваном пришли на встречу вдвоем. И просто не мог не привести вас сюда.
Азиат несильно хлопнул ладонью по краю саркофага, словно ставил точку.
– Уже здесь, среди свертывающихся пространств, я вновь погиб. И воскрес. Встретил вас и говорю. Такой вот мой рассказ. Теперь вы смотрите на происходящее иначе?
Виктор невесело усмехнулся. Если кореец не врет, то картина вырисовывалась очень странная. Зачем и кому нужна информация от Ниндзя? Зачем нужно клонировать умерших? И где находится этот «кто-то»?
– Почему ты не рассказал все это раньше? – задал резонный вопрос Куликов. – Быть может, все пошло бы по-иному.
– Я рассказывал, – парировал Ниндзя. – Не все, но рассказывал. Но ты ведь веришь в то, во что хочешь верить, Кот. Ты ведь не поверил мне тогда, в школе? До последнего не верил, пока сам все не увидел. Да и теперь сомневаешься, по глазам вижу. Расскажи я тебе все до конца раньше, ты, того гляди, пристрелил бы меня. Ты слишком долго живешь в Медузе, почти разучился разделять полутона. И слишком быстро стреляешь. Да и рассказ мой мало что изменил бы в сложившейся ситуации. Мы бы все равно вынуждены были идти сюда.
Виктор не нашелся что ответить. В голове роились обрывки обличающих фраз, но для них не было злости. Он понимал, что азиат по-своему прав. Но грустно осознавать, что человек, которого Куликов считал другом, все это время недоговаривал, не доверял ему. Боялся его?
– Извини, Кот, – словно услышал его мысли Ниндзя.
– Я не понимаю, – раздался глухой голос Ивана. Он с силой потер пальцами виски, оставляя на бледной коже красноватые пятна. – Я не понимаю, зачем это все? Кому это надо? Для чего?
– Я не знаю, – сказал Ниндзя, отходя от саркофага и приближаясь к людям. – Я могу лишь догадываться.
