центурий. Самые бедные, составляющие большинство римского населения, и вовсе делились на пять центурий. Зачастую перед тем, как они прибывали на выборы, голосование уже считалось состоявшимся и их вовсе не допускали к урнам, поэтому они приходили не столько ради участия в выборах, сколько ради интересного зрелища, если вообще приходили.
Мы нашли тенистое место и присели возле западной стены Виллы Публики. Я объяснил все эти тонкости Метону, как вдруг Билбон, почесав голову, спросил:
— А вы, хозяин, к какому классу принадлежите?
Я искоса посмотрел на его бычье лицо, но Метон подхватил его вопрос.
— Да, папа, к какому? Ты мне никогда не говорил.
— Потому что я уже давно не утруждал себя выборами.
— Но ведь ты должен знать.
— Ну конечно. В этом году благодаря наследству Луция Сергия мы переменили класс. Когда-то мы относились к пятому — то есть всего на ступень выше бедного, а сейчас относимся к третьему, как раз после богатого, как и те семейства, которые владеют одним поместьем и проживают в городе.
— А с какой центурией мы голосуем?
— Если бы мы голосовали, то пошли бы со второй центурией третьего класса.
— И я бы мог проголосовать?
— Смог бы, если… — проворчал я.
— Так я хочу посмотреть на это.
— На что?
— На то, как голосуют члены второй центурии третьего класса.
— Но зачем тебе?
— Пап… — сказал он таким же тоном, что и прошедшей ночью.
— Ну хорошо. Не нужно торопиться, еще далеко до полудня, и первые два класса не закончили голосование. Потом настанет черед всадников, составляющих свой особый класс из восемнадцати центурий, и только потом — очередь третьего класса. Для начала у нас есть немного еды и вина, а затем мы отправимся искать свою центурию. Тогда толпа немного поредеет; люди устанут от жары, пыли и суеты.
Это было неправдой, так как, когда мы отправились искать центурию, толпа, казалось, даже увеличилась. Никто не скучал, напротив, все были возбужденными больше обычного. Мне это показалось похожим на внезапный порыв ветра перед бурей. Люди беспокойно суетились вокруг, чего-то ожидая.
Наконец-то объявили очередь третьего класса. Возле «овечьего загона» собралась группа людей, одетых лучше, чем большинство из толпы, но менее изысканно, чем землевладельцы из всадников или купцы. Первая центурия шла через первый ряд веревок, вторая через второй и так далее.
— Вот, — сказал Метон, — вот где наша центурия, не так ли?
— Да…
— Пойдем, папа, я хочу посмотреть!
Мы подошли к скоплению людей, которое медленно продвигалось к «загону».
— Но, Метон, здесь нечего смотреть…
— Только для граждан, рабы в сторону! — сказал один из стражей возле входа. Он смотрел на Билбона, который кивнул и отошел.
— Но не стоит, — запротестовал я. — Мы ведь только…
— За Катилину! — прошептал некий голос в мое ухо. И в это же время мне в ладонь упала новенькая монета.
Я оглянулся и увидел одного из тех наемников, что шныряли в толпе; по-моему, он работал на Красса. Он меня тоже узнал.
— Сыщик! А я-то думал, что ты навсегда уехал из Рима.
— Так и есть.
— И что ты никогда не голосуешь.
— Не голосую.
— Ну что же… — сказал он и выхватил монету у меня из рук.
Оказалось, что толпа подпирает меня со всех сторон и неуклонно направляет ко второму ряду «загона».
Метон шел впереди меня. Он задумчиво смотрел на монету, зажатую у него в пальцах.
— Метон, нам нужно…
— Но, папа, мы уже почти пришли.
Так и было. Не успел я оглянуться, как нас остановил усталый охранник, держащий свиток и внимательно осматривающий Метона.
— Семейное имя? — спросил он измотанным голосом.
— Гордиан, — ответил Метон.
— Гордиан, Гордиан… да, вот он. Не так уж и много вас. А кто ты? Ты выглядишь слишком молодо.
— Мне шестнадцать лет, — запротестовал Метон. — Уже со вчерашнего дня.
— А, ну да, конечно, — подтвердил охранник, разглядывая список. — Вот тебе табличка, а вот стиль. А ты — Гордиан-отец? — спросил он, глядя на меня.
— Да, но…
— Вот и тебе табличка и стиль. Следующий!
Вот так и оказалось, что меня, словно овцу в загон, направляют к избирательной урне. Идущий впереди Метон что-то судорожно черкал на своей табличке. Мы продвигались медленно. В конце ряда охранник собирал стили и наблюдал за тем, чтобы мы опустили таблички в урну. Когда настала моя очередь, он как-то странно посмотрел на меня.
Возле выхода из «загона» нас уже поджидал Билбон. Я облегченно вздохнул и услыхал голос позади меня:
— Эй, гражданин! С бородой!
Я повернулся.
— Да, ты!
Охранник достал мою табличку из урны и протянул ее мне.
— Ты ошибся, гражданин! — засмеялся он. — В списке кандидатов нет человека по имени Немо.
Я пожал плечами.
— Все равно я голосую именно за него.
Метон ни за что бы не сказал, за кого он проголосовал, говоря, что это секрет, но по его унылому виду выбор его был очевиден — объявили, что наша центурия проголосовала за Силана. Так он получил первый урок в качестве избирателя.
Многие в толпе тоже выглядели разочарованными, когда позже объявили, что пятому классу и свободным беднякам не стоит голосовать — результаты уже не изменить. Победили Силан и Мурена. Оптиматы добились своего — консулы представляли их интересы. Во второй раз за два года Катилина проиграл. Вокруг я слышал возгласы недовольства и тихие проклятья. В воздухе нависла скрытая угроза.
На помост взошли Силан и Мурена, сопровождаемые Цицероном и Антонием. Согласно традиции, вновь избранные должны произнести речь, но когда Мурена выступил вперед, то раздался оглушительный рев толпы. Из ворот Виллы Публики вышел Катилина.
По реакции толпы можно было бы подумать, что Катилина выиграл выборы, а не потерпел неудачу. Его сторонники пытались дотянуться до него, плакали, приветствовали, скандировали его имя: «Катилина! Катилина!» Он воспринимал происходящее стоически, гордо подняв челюсть и устремив взгляд вдаль. С помоста на него посмотрел Цицерон и слегка улыбнулся.
Катилина прошел, и Мурена с Силаном смогли заговорить. Их речь была полна банальностей, публика приветствовала вновь избранных без всякого восторга. После выступил Цицерон и сказал, что настало время выбрать преторов. Я мог бы остаться и проголосовать за своего друга Руфа, но Метон неожиданно потерял интерес к выборам и сказал, что с него достаточно. Мы выбрались из толпы и пошли по пустынной
