многие из них — герои. Если бы я успел закончить эту двухгодичную школу!
— Надо лечиться! — не выдержала Маша.
— Бесполезно. Не хочу рисковать остатком жизни. С операцией я опоздал. И вообще, разговоры на эту тему запрещены, — резко оборвал ее Сергей. — Пожалуйста, веди себя так, как будто ничего не случилось. Должен же и у тебя быть какой-нибудь характер! Что касается меня, то я, кажется, стал последнее время не только не серьезнее, но даже просто легкомысленней. Один мой приятель познакомил меня с весьма милой девушкой… У нее глаза, как песок, такие желтоватые, кошачьи. Твоя противоположность: к ней подойти ничего не стоит. Понимаешь, такая милая глупенькая девушка, толстенькая, смешная.
— Ну и проводил бы с ней время, чем терять его со мной в пустых спорах.
— Я тебя познакомлю с ней, ты сама увидишь. Не сердись, моя умница…
Маша сердито хлопнула его ладонью по плечу, он поймал ее руки, сжал их и долго смотрел ей в глаза. И снова на лбу, над бровью обозначилась новая тоненькая морщинка, скорбная и неизгладимая.
Болен… Не хочет лечиться… А может, все дело в своевременном лечении? Он даже не сказал, чем болен. Лечится у доктора Певзнера… Врачей Маша совсем не знача, фамилия ей ничего не говорила. Что, если спросить врача? Надо внушить ему, чтоб он заставил Сергея лечиться.
Обкомовская поликлиника… Втайне от Сережи Маша узнала телефон поликлиники, узнала, когда дежурит доктор Певзнер. И вот этот доктор — у телефона, он слушает ее. В чем дело?
— У вас лечится Сергей Жаворонков, — говорит Маша, преодолевая смущение. — Он серьезно болен. Я не знаю, что с ним, но не в этом дело. Я убедительно прошу вас — уговорите его, чтобы он лечился всеми доступными средствами. Это отчаянный человек, он не понимает, как важно поддерживать здоровье.
— Товарищ, никаких справок по телефону мы не даем, — отвечает доктор Певзнер скрипучим неприятным голосом. — Мало ли кто у нас лечится. И с кем, собственно, имею честь говорить? Вы кем ему приходитесь?
— Я… никем. Не надо справок, я просто вас прошу, как человека, как доктора: заставьте его лечиться. На него просто надо повлиять.
— Справок мы по телефону не даем, тем более посторонним, — отвечает доктор Певзнер. — Меня ждут больные, мне некогда.
Трубка повешена.
Ничего не узнала, ничего! А может, Сергей здоров, выдумал всю эту историю… Он любит выдумывать. До чего же смешно она тогда выглядит со своим звонком доктору Певзнеру! Но нет. Не может быть. Слишком это серьезные вещи.
Если Маше после известия о болезни Сергея стало так тяжело, то каково же было ему самому, ему, скрывшему это от матери и отца, чтобы не огорчать их раньше времени?
Он ничего еще не успел, ничего не узнал в жизни, он только еще собрался в путь… Когда-то жизнь была еще злее и жесточе, люди слепли от оспы, умирали на улицах от чумы… Наука движется вперед, но как медленно! Сергей болен неизлечимо. Когда-нибудь и его болезнь победят, но его лично, Сергея, это уже не коснется. Его просто не будет на свете.
Маша… О ней он думал, как о чем-то загадочном, он не понимал ее до конца и считал, что сама она себя тоже не понимает. Чаще всего он думал о ней, сознавая свое превосходство, — он безусловно, лучше управлял собой и трезвее смотрел в глаза жизни, чем она. С ней случалось так: выдумает себе людей и обстоятельства и живет в своей фантазии, и довольна. Он, Сергей, не позволял себе такой роскоши, он всегда дознавался до истины, хотя бы и идущей вразрез с его мечтами.
Святым он все-таки не был. Жестокая новость, которую он выпытал у врачей, давила его, внутренне он непрерывно протестовал, не желая ее принимать. Горькая гордость от сознания того, что он умеет скрывать свою обреченность и держаться достойно, отступала подчас перед горячими, бесстыдными снами юности, перед каким-то почти мистическим опасением — так и умереть, не изведав любви до конца, — а может, она спасет его, эта любовь, может, она завоюет ему жизнь?
Терзаемый противоречиями, Сергей все же принял решение: летом они должны быть вместе, будь что будет.
У дяди Димы была под Москвой старая дача. Обычно там жили летом его родственники-москвичи, сам он наезжал туда не часто. Нынешним летом эти родственники собрались на Украину, в Киев, дача пустовала.
Сергей предложил Маше поехать туда к началу июля. «Ты ни о чем не будешь заботиться, там есть женщина, которая приготовит тебе еду и прочее. Ты будешь отдыхать, а я, может быть, тоже приеду попозже…» — сказал он Маше. Она смутилась: он хочет, чтобы она жила на чей-то счет? На чей? И почему? В качестве кого? Что скажет она этой женщине, которая будет за ней ухаживать?
Сергей уговаривал ее как-то странно, чего-то он не досказывал, о чем-то умалчивал. Маша обиделась. Не глупо ли ехать одной на чужую незнакомую дачу, чтобы там две недели дожидаться его — может быть, он приедет? А если нет? И зачем вообще такой театр?
— Нет, ты подумай хорошенько и завтра дай мне ответ, — потребовал Сергей.
Дома собирались ехать на лето в Калининскую область. Пришлось сказать маме о предложении Сергея. Мама удивилась еще больше, чем Маша, и всячески отсоветовала ехать. Сергея она знала и относилась к нему неплохо, но она не знала главного — причины, по которой Сергей торопился не потерять свое предпоследнее лето.
Назавтра Маша пришла к Сергею с ответом. Страшная борьба шла в ней, он задал такую трудную задачу! Ей все еще не верилось, что он действительно болен, был он с виду такой же розовощекий и здоровый, как всегда. А если он присочинил в этом, то и его предложение — провести вместе лето — выглядит по-другому.
И все-таки она шла сказать ему, что согласна, что поедет хоть на край света, несмотря на то, что огорчит и взволнует этим родных. Она тревожилась больше всего за материальную сторону — фабзавучная стипендия была небольшой, брать у отца, если поступаешь против его воли, нельзя, а билет до Москвы стоит дорого. Как ни кинь — а материальная зависимость штука плохая!
Она позвонила у двери. Он открыл сам и крикнул кому-то стоявшему или сидевшему в комнате: «Нет, дорогая моя, это Теккерей, а не Филдинг!» А потом только сказал Маше: «Здравствуй, ко мне приятель зашел с той самой девушкой…»
С той самой? В глазах сразу потемнело.
Девушка сидела у маленького круглого столика и громко смеялась. В руке у нее был томик с заглавием «Ярмарка тщеславия». Насмеявшись вдоволь, девушка поздоровалась с Машей, не обратив на нее никакого внимания, и сказала простодушно:
— Я, когда читаю, никогда не запоминаю автора… Убейте меня, не знаю авторов своих любимых книг… Я же не сама в библиотеке беру, мальчики приносят.
И она снова рассмеялась.
«Я ее где-то видела», — подумала Маша. Но вспомнить сразу не могла. Где-то видела… А, да ведь она очень похожа на Пышку из кинофильма по Мопассану. Такая же сдобненькая, простоватая…
Сергей болтал с приятелем, с девушкой, изредка обращался к Маше. «Чего он дразнит меня? — зло думала Маша. — Любуется этой «Пышкой», развлекает разговорами… А приятель вроде мебели, ни во что не вмешивается, помалкивает. Привел эту красотку, сделал дружескую услугу…»
Короче говоря, Маша вскоре ушла. Сказала, что ей некогда засиживаться, поклонилась и вышла в коридор.
Сергей вышел за нею.
— Понимаешь, пришли без предупреждения, — начал он.
— Ты же хотел познакомиться с ней поближе! Без предупреждения!
—…А нам надо бы с тобой поговорить. Как ты решила? Едешь?
— Никуда я не еду, — выпалила Маша неожиданно для самой себя. — Мне надо к экзаменам готовиться, в вуз поступать.
О вузе не было ни разу разговора.
— Мы еще обсудим… Я позвоню тебе, — сказал Сергей и открыл ей дверь. Он не поцеловал ее — и
