— Я не могу остановиться, Элизабет, — почти всхлипнул он. — Не могу!..
— Знаю, — пролепетала она. — Сделай это! Пожалуйста!
— Господи, милая, не надо бояться, — взмолился он. — Я постараюсь быть очень нежным.
Он развел ее бедра и устроился между ними.
Она ощутила, как наконечник его копья проникает в нее, и застыла, не смея шевельнуться. И не осмелилась открыть глаза, но чувствовала, что ее пронзают железным стержнем. Она старалась взять себя в руки, ибо сама устроила эту встречу. Но, кровь Господня, он так велик!
— Если станешь сопротивляться, даже не желая этого, будет еще больнее, — предупредил он, прежде чем преодолеть последний барьер.
Элизабет задохнулась. Она хотела этого. Хотела его! И, взяв себя в руки, сделала то, что, по словам Бэнон, дает мужчине наслаждение, — обвила ногами его талию и охнула:
— Скорее!
Он не нуждался в дальнейших поощрениях и, слегка отстранившись, вонзился в ее податливое тело, ощущая, как под его властным напором рвется хрупкая преграда. На секунду остановился, давая ей привыкнуть к его вторжению, после чего стал медленно, осторожно двигаться в тугом, тесном лоне, принявшем его.
Придавленная потным мужским телом, Элизабет испытывала поразительное ощущение собственной власти. Она прижимала его к себе, пока он трудился над ней. И едва не зарыдала, когда ее страхи улеглись, уступив место ее желаниям.
— О Бэн! Любовь моя! Дорогой! — воскликнула она почти в беспамятстве.
Он не мог ею насытиться! И сладкие слова ее нарастающей страсти еще больше возбудили его похоть.
— Элизабет! Мой ангел! Ты моя! Наконец-то моя, — всхлипывал он, нежно целуя ее мокрые щеки.
— Не останавливайся… — молила она.
— Я и не смогу. Я никогда не хотел женщину так сильно!
— Видишь?! — торжествующе воскликнула она. — Я говорила, что мы предназначены друг для друга!
Она неожиданно охнула, сраженная наслаждением, волнами прокатывавшимся по телу. Сознание того, что его страсть так разожгла в ней желание, дало ему ощущение невероятного могущества. Он хотел ее. Нуждался в ней. Она нужна ему, как глоток воздуха. Как сама жизнь!
Элизабет трепетала под ним, и он, не в силах больше сдерживаться, излился в ее разгоряченное молодое тело.
— Ну, приграничная ведьма, теперь ты довольна? — вырвалось у него.
— Еще нет, милый. Это всего лишь начало.
Он, смеясь, откатился от нее.
— Элизабет, Элизабет! Что мне с тобой делать?
— Любить меня снова, — ответила она, ложась на него.
— Ты только что стала женщиной, милая. Тебе нужно отдохнуть. Да и мне не помешает выспаться.
— Ты не хочешь снова любить меня? — удивилась она.
— Говорю же, мне нужно выспаться, восстановить силы, — пояснил он.
— Я видела, как жеребец подмял под себя несколько кобыл подряд, — озадаченно протянула она.
— Как бы я ни хотел стать жеребцом, все равно остаюсь человеком. И ни к чему, милая, чтобы утром тебя нашли в моей постели.
— Ты прав, — согласилась она, — это должно остаться между нами.
Соскользнув с кровати, она накинула сорочку, шагнула к двери и обернулась:
— Доброй ночи, Бэн.
Он долго лежал, думая о том, что произошло. Элизабет беззастенчиво соблазнила его.
Бэн едва не рассмеялся вслух.
Подумать только, он позволил соблазнить себя, хотя знал, чем все кончится. Но теперь назад дороги нет. Невозможно изменить то, что случилось, и, честно говоря, он не хотел ничего менять. Он любил дерзкую девчонку. Любил хозяйку Фрайарсгейта.
Но он тут же отрезвел и тяжко вздохнул. Этого больше не будет. Он предан отцу, и не Элизабет Мередит делить с ним эту преданность.
Но Элизабет уже не было удержу. На следующий день она заперлась с ним в сарае, и, не успев опомниться, он уже вошел в нее на ложе из сладко пахнувшего сена.
Как-то днем она бесстыдно затащила его под кусты живой изгороди на пастбище, и они вновь соединились, невзирая на его шутливые протесты. Она коварно терзала его прикосновениями и поцелуями. Приходила в его комнату каждую ночь, и он не мог ей отказать. Теперь он чувствовал себя на седьмом небе, только когда был с ней.
Когда наполнял своей страстью. Когда она лежала под ним, крича от наслаждения. Да, это было безумием, и все же ни один из них не мог отказаться от очередной попытки утолить голод, мучивший их день и ночь. Элизабет была уверена, что ее план удастся. Скоро он будет навсегда принадлежать ей!
— Ты обязательно забеременеешь, — предупредил он как-то ночью, когда они, сплетясь, лежали в постели. — Не хочу, чтобы ты была опозорена, родив бастарда, как родила меня когда-то моя мать. Не хочу, чтобы ребенка попрекали обстоятельствами его рождения. Скоро мне придется покинуть тебя, милая. Мы не хотим об этом говорить, но ты это знаешь.
— Тогда давай заключим временный брак, — небрежно предложила Элизабет. — В этом случае, даже если тебе придется вернуться в отцовский дом, ребенок будет считаться законным. Такой брак имеет силу только на год и день. Если я не забеременею, значит, так тому и быть, и никому от этого не будет ни вреда, ни пользы. Скоро наступит двадцать девятое сентября, Михайлов день, когда многие тайно вступают во временный брак. Если ты оставишь меня, этот брак станет мне защитой.
— Ты знаешь, что я должен ехать, — расстроено пробормотал он. — Я никогда не скрывал этого.
— Ты мог бы вернуться. Не верю, что твой отец нуждается в тебе больше, чем я, — возразила Элизабет. — У него, кроме тебя, есть два законных сына. Не будь ты так упрям, сам бы все понял. Мы во многом равны, дорогой. Хочешь сказать, что хозяин Грейхейвена такой тиран, что запретит тебе жениться на невесте с большим приданым? Что он не желает тебе счастья?
— Я предупреждал тебя, — твердил он свое.
Она постоянно сбивает его с толку! Элизабет страстно поцеловала его.
— Да, — согласилась она, — предупреждал, но я считала, что, когда мы станем любовниками, ты не сможешь так спокойно отделаться от меня. Я не дочь какого-то арендатора и не служанка в кабаке!
Она стала ласкать его, и его плоть мгновенно отвердела в ее теплых, нежных пальцах.
Он только вздохнул, когда она смело оседлала его, чувствуя, как его плоть входит в ее любовный грот, наполняет его жаром.
— Сможешь ли ты так легко убежать от меня, любовь моя? — вскричала она, наблюдая, каким вожделением сверкают его серые глаза.
Он стиснул ее груди с такой силой, словно хотел их раздавить.
— Мы заключим временный брак, приграничная сучка с горячей кровью, потому что я люблю тебя и чтобы узаконить плод нашей страсти. Но прежде всего я предан тому, кто зачал меня и признал своим сыном.
Он перевернул ее на спину и стал яростно вонзаться в гостеприимное лоно. Элизабет вскрикнула от гнева и наслаждения.
— Ублюдок! — прошипела она.
— В этом никто никогда не сомневался, милая! — рассмеялся он.
Они любили друг друга с таким исступлением, что, казалось, в воздухе потрескивают крошечные молнии. Их взаимная потребность только выросла с той ночи, когда Элизабет впервые пришла в постель Бэна. Оба сознавали, что сгорают от любви, но это не имело значения. У них были разные цели, и никто не
