Маруся раз два три калина
слякоть водка бульк свои горячее и острое врежем
строен тверд тяжел упруг опасен страшен победен
о-о-о я все знаю все понял постиг я мудр мудр
хуй хуй
зачем-зачем-зачем-зачем-зачем?
ветер в лицо во втулки винтов миллион на миллион двадцать лет вперед дорога ветер
усталость в свежее постельное белье
парсек нет конца
не боюсь познал сделал фрам
счастье полное широкая рукоять ход полнота горечь принять камни трещать потери любовь пронзительно горло режет вершины камень тяжесть обрести ход вес всегда
барабан грохот трап-трамп трап-трамп трап-трамп
труба
5.
…лый крахмальный халат распахивается и летит в сторону. Ничего красивее и сумасшедшее голой Маши невозможно себе вообразить. Она остается в белой шапочке на вороной гриве, и густой треугольник внизу смуглого литого живота у нее тоже вороной.
– А-ах-х, – она потягивается, поднимая руки, большие тяжелые груди выпячиваются, и мы смотрим, как на них собираются в изюмины и твердеют крупные коричневые соски.
– А на что мы закроем дверь? – заговорщицки спрашивает она.
– На палку, – срывающимся шепотом говорит Мустафа.
– А у кого ж у нас, мальчики, есть такая длинная твердая палка? Ай-я-яй, бесстыдники, вот мы сейчас проверим…
Она берет стоящую у стены швабру и зажимаем между бедер, как ведьмино помело. Нежно и откровенно оглаживает в кулаке торчащий вперед конец.
– Во-от бы нам какую палку, – мечтательно тянет она, наблюдая внизу свой треугольник и движения руки. – Длинную, твердую, всегда стоит… только потолще, потолще, и теплую, живую…
И, повернувшись, вставляет швабру в ручку двери. Округлые массивы ее ягодиц перекатываются в движении. Она нарочно расставляет ноги, цокая каблучками, туфли на каблуках удлинняют ее ноги, мускулистые, крепкие, прямые, и между ног сзади нам виден черный курчавый островок.
– Кто сегодня хочет сладкого, мм-м?.. – мурлычет она. Закладывает руки за голову, чтоб подтянулась талия на прогнутом стане, выпуклее выдались груди и зад, и делает шаги по палате, нежась и млея под нашими безумными взглядами.
– Не слышу-у, – капризно поет она, оттопыривая губку.
– Машенька, какая у тебя красивая большая круглая попочка, – задыхаясь, говорит Чех.
– Какие у тебя большие круглые красивые сиси, – сглатывает Каведе.
– Какие у тебя округлые литые красивые ляжки, – выдавливаю я.
– Какой у тебя литой нежный красивый животик…
– Какие у тебя полные гладкие стройные красивые ноги!
– Какие у тебя пушистые вороные красивые волосы между ними…
Она жмурится, медленно поворачиваясь из стороны в сторону:
– А еще? М-м?..
– Ой, Машенька… какая у тебя смуглая, горячая, узкая, красивая
– Ва-ам нравится, ма-альчики?
– До безумия…
– Правда?
– Ой, Машенька, покажи скорее…
– А вы будете себя хорошо вести?
– Да!!
– А вы мне сначала покажете?
– Да!!
– Ну, кто мне покажет первый?
– Я!
Маша выбирает тягучим дразнящим взглядом. Одеяла стоят шалашами. Она подсаживается к Чеху и тихонько трогает возвышение:
– А что это там у тебя такое?
– Это для тебя…
Она откидывает одеяло и задирает ему рубашку. У Чеха стоит, как деревянный.
– Уй какой, – толкает пальчиком. – Это что?
– Это мой член, – с улыбкой блаженного бесстыдства говорит Чех.
– Не-ет, – возражает Маша капризно, – это не член.
И трогает Мустафу:
– А у тебя что там такое, мм?
– Это мой… фаллос…
Стягивается одеяло. Его обнаженный торчит и вздрагивает в возбуждении.
– Не-ет, это не фаллос.
Обход продолжается. Мы дышим ртами. В горле пересохло.
– Что это у тебя такое? А вот я сейчас проверю.
– Это мой пенис.
Маша сдергивает покров, берет твердую плоть двумя пальцами и покачивает:
– Неправда, это не пенис!
Переносит зад на соседнюю кровать. Стоячий извлекает наружу и бережно сжимает в руке. Она крупная рослая женщина, но руки у нее небольшие. На запястье серебряный браслет, на среднем пальце тонкое золотое колечко с красным камушком, и этой красивой женской рукой, которую украшения делают как бы одетой, приличной для воспитанного общества, она сжимает твердый, большой, смугловатый, и торчащий из мягкого с ямочками кулачка закругленный конец с раскрывшимся темно-розовым бутоном делается еще толще.
– А это у тебя что стоит такое?
– Ой, Машенька… это мой большой твердый красивый ХУЙ!
– Бесстыжий мальчик, – воркует она, не сводя глаз. – А зачем это у тебя такой большой красивый хуй? Ах, гадкий, как он на меня уставился. Надо его за это наказать.
Она наклоняется и берет свои массивные груди руками:
– Сейчас я его отшлепаю, чтобы он вел себя хорошо.
И грудями шлепает по нему слева и справа:
– Вот тебе. Вот тебе.
– Машенька, и мне!..
– Нет, мои сиси устанут, они очень нежные. Сначала они должны сделать зарядку.
Выпрямившись в стойку с руками на поясе, она делает повороты торсом, груди перекатываются, мотаясь из стороны в сторону. Прыжки на носочках: ее восхитительные шары скачут упруго и весомо вверх-вниз.
– А теперь наклоны, – чуть запыхавшись от спортивности и самовозбуждения, Маша наклоняется, ее буферища отклоняются книзу, и теперь они совсем здоровенные… у нас уже плывет в глазах… Она размеренно нагибается, и совершенные баллоны берут раскачку вперед-назад, сладкий вожделеющий сон, а потом болтает ими влево-вправо, они мягко сталкиваются, складывая нежную ложбинку, два живых мяча, две сферы душистой желанной плоти с коричневыми кругами крупных стоячих сосков.
– Вдох-выдох!.. – командует себе Маша и, раздвинув ноги на ширину плеч, потягивается на носочках, прогнувшись назад.
И между налитых бедер, в ровной и густой черной поросли, становятся видны темные
