Центром заднего плана композиции является Кремль – вот вы видите крепостные стены и башни. Из этой цитадели цари и президенты управляли страной, но сейчас не спастись и им – уже пылает высокая колокольня. Охрана на стенах надевает противогазы и держит оружие наготове. Вереница длинных черных машин вылетает из ворот, давя толпу на площади, их проклинает старик с орденами на груди. А над башнями взмывает вертолет с гербом – очевидно, это спасается глава государства. Но в вертолет попадает один из летящих с неба раскаленных камней, он уже накренился и показалось пламя.
– Ап-чхи!.. ржхщи! ох. Извините.
– Все в дыму, война в Крыму…
– Братоубийственная резня – это молдаванин режет барана.
– Х-хи-хе-хе!..
– Вам неинтересно – так не показывайте свою культурность.
– Милый, дай мою сумочку, я сейчас вернусь.
– Да, до фига знал человек…
Экскурсовод поправляет волосы. Взгляд на часы над противоположной дверью. Улыбка, пауза – завершение:
– У кого есть вопросы?
Облегченное шевеление.
– А что это там вроде ракеты взлетает?
Легкое колыхание ненависти.
– Вот это? А. Конечно. Это монумент первому космонавту Земли Гагарину. Так представил его себе художник. Высокая блестящая ракета и человек на ней. От толчков монумент наклонился и рушится, под ним в ужасе пытается раздаться толпа… несколько человек уже придавлены постаментом.
Если вы приглядитесь, то между теней, зданий и туч пепла скрывается множество рушащихся памятников, в которых запечатлена вся история Москвы. Одни гранитные – это был культовый философ Маркс, видите бороду мудреца? Вот торчат только четыре чугунные конские копыта перед храмом – здесь стоял триумфатор Отечественной войны 812… простите, 941 года Жуков. Вокруг кричат жители, пытаясь спасти пострадавших из-под его статуи. А огромное как бы пирамидальное, ветвистое такое бронзовое дерево, рушащееся в воду – это, скорее, плод фантазии художника: тотемный столб в виде мачты с парусами и фигурой покровителя Москвы.
Насладившись этим шедевром… проходите… пожалуйста…
6. Выживатели
За окном грохнуло так, что сковородка лязгнула на плите, пыхнув масляными искрами. Даже не РПГ, не иначе кому-то всадили зажигательную в бензобак. Рефлекторно закрыв газ, Горелов глянул. Перекрещенные лейкопластырем стекла держались нормально. Ящик с запасными, переложенный тряпьем в кладовке, кончался, а небьющегося стекла было не достать, и стоило оно немерено. Не хотелось переходить на фанерки, как соседи победнее.
Он поправил горелку. Зашипел синий зубчатый венчик. Всунулась жена, кончая макияж, и наморщила носик:
– Что там у тебя? Опять опоздаем.
Пятилетний Андрюшка кочевряжился и хныкал. Ладно, в садике позавтракает. Дочь-третьеклассница возила вилкой по лужице маргарина в тарелке, деля залубеневшую макаронину на шайбы.
– Прекрати безобразничать! – одернула жена. – Завтра будет картошка.
– Жареная? – оживилась дочь. – Ура! – Сплюнула в ладонь и спустила в угол.
В прихожей Горелов незло рявкнул жене: опять забыла пришить дочке лямку к жилету. Обвязал жилет веревочкой и сделал бантик.
– В школе не потеряй! – наказал строго. – Смотай и спрячешь в портфель.
– Обеща-ал, – с безнадежным вымогательством затянула она. – У всех почти в классе кевларовые…
– Я сказал – на день рождения. А вообще этот лучше. Прочней.
– Ничем он не лучше… Таких уже и не носит почти никто.
– Вот на калаш старый напорются, тогда будут носить.
Андрюшка в своем жилете катался, как робот-сапер на маленьких ножках.
– Мы выйдем когда-нибудь? – поинтересовалась жена, меняя позу боком к зеркалу.
Горелов выключил свет, открыл внутреннюю дверь и прилип к глазку. АК-47, добела заношенный, без приклада, снял с предохранителя и передернул затвор. Провернул оба замка и отодвинул засовы.
На лестнице было тихо. В сером свете непривычных теней не рисовалось. Запах спокойный: моча, окурки, цементная пыль…
Он скользнул на площадку, стволом контролируя лестницу:
– Пошли!.. – И вслушивался, внюхивался, пока жена запирала дверь и прятала ключи.
– Сколько раз тебе говорил – не носи пистолет в сумочке! Никогда не успеешь достать.
– А где мне его носить? Я б сказала!
– Перестань при детях! В левом рукаве, ручкой вперед.
– Он слишком большой!
– А где я тебе дамский возьму? И все равно от этих шесть и пять никакого толку.
– У Иванихиной смит-вессон-38 вообще в ладони умещается. А калибр девять миллиметров, и патрон мощнее Макарова.
– И где она его носит? Так и ходит – в ладони?
– В сумочке!
– Вот шлепнут вас, двух дур с сумочками.
– Я в школу опоздаю… – заныла дочка.
Сын присоединился мгновенно:
– А когда мне-е купят пистоле-ет!..
О господи, вздохнул Горелов. Еще день не начался. Скорей бы отпуск. Затовариться и спокойно жить дома.
Он ссыпался на пролет вниз, описал дулом широкую восьмерку и сделал жест семье спускаться.
У подъезда ничто не внушало подозрений. Кусты были сбриты под корень, не заслоняя сектор наблюдения. Горелов вынюхал воздух, вслушался, развернулся по сторонам – махнул рукой к троллейбусной остановке, конвоируя семейство сзади-сбоку.
Там рассредоточилось человек десять. Пенсионер с бельмом во весь глаз держал ветхий дробовик в опущенных руках, как гриф штанги, норовя заехать кому-нибудь как раз по уровню в пах.
– Вы бы, папаша, взяли свою дурынду стволами вверх, – посоветовала дама с наганом, торчащим из брезентовой кобуры, разумно пристроченной снаружи жилета под грудью.
– Видишь, как нормальные люди носят, – заметил Горелов.
– В транспорте сопрут, – хмыкнула жена.
По просадке разбрызгивавших грязь машин можно было определить, у кого заводское бронирование, а кто просто засыпал песком внутридверные пространства.
– Ложись, – вдруг бросил морщинистый мужик с ухоженным симоновским карабином.
Горелов среагировал раньше, чем успел заметить пулеметное рыльце в окошке несущейся БМВ. Он сгреб и придавил к асфальту детей, прикрыв их своим телом, и дернул за ногу жену, свалив рядом.
Очередь пробарабанила над головами. Вибрирующей струной запел рикошет, чмокнуло дерево и звонким металлическим щелчком отозвался столбик навеса.
Морщинистый хищно повел карабином вслед и выстрелил. Отчетливая искра вылетела из заднего крыла исчезающей БМВ.
– Забронировали бак, суки, – беззлобно сказал мужик, выбрасывая из патронника дымящуюся гильзу.
– Во ныняшняя-то молодежь кака пошла!.. – воронежской проговоркой запричитала бабка, тряпочкой счищая грязь с чугунной печной вьюшки, пристроенной к животу.
– Дело молодое, – прокряхтел дедусь-пенсионер, собираясь и распрямляясь под прямыми углами, как складной метр. Почистил колени и горестно посмотрел на обляпанный дробовик. – Братва развлекается…
