матерчатый чемодан и картонную коробку и потащил их наверх в спальню.
Но Вера не спала. С сеткой для волос на голове, она читала при свете ночника, прикрепленного к спинке кровати почти над ее плечом.
— Ну, — сказала она тоном, каким приказывают собаке, — рассказывай!
Рой опустил чемодан и коробку на пол и промолчал.
— Итак, она вышла за него замуж.
— Да, вышла.
— Кто присутствовал? Кейти была?
— Могла бы прийти и посмотреть.
— Хм, — хмыкнула Вера и уткнулась в книгу.
Рой включил верхний свет и открыл ящик с одеждой. Только тогда Вера заметила чемодан.
— Рой, куда ты собрался?
— Я ухожу от тебя, Вера.
— Ты... что!
— Я ухожу от тебя.
— Рой, не валяй дурака. Убери чемодан и ложись в постель.
Он спокойно начал перекладывать одежду из ящика в чемодан. Теперь — коробка. Он вынул три вешалки из гардероба и положил костюмы на кровать.
— Рой, ты помнешь брюки, которые я только что выгладила. Убери их в шкаф сию же секунду.
—Хватит приказывать мне, Вера. За сорок шесть лет я наслушался твоих приказов предостаточно. Я сыт ими по горло.
— Что ты втемяшил себе в голову? Ты спятил?
— Да нет. Можно сказать, наоборот, вернулся к здравому уму. У меня осталось от силы десять, ну пятнадцать лет здоровой жизни, и я хочу попробовать сделать их счастливыми так же, как это сделала моя дочь.
— Твоя дочь? Значит, за всем этим стоит она?
— Нет, Вера. Не она. Ты. Ты и все сорок шесть лет указаний, где мне снять ботинки, как установить рождественскую елочку в крестовину, сколько жира срезать с куска ветчины, куда мне нельзя ходить, на какую громкость включать телевизор, и вообще, я, кажется, ни одной вещи на свете не сделал правильно. Я хочу, чтобы ты знала, что я решился на это не сегодня вечером. Я обдумывал свой уход пять лет. Потребовалась отвага Мэгги, чтобы подать мне пример, и я смог бы собраться с силами. Я наблюдал за дочерью весь год: как она рвется вперед, как устраивает новую жизнь, как добивается счастья вопреки всем неприятностям, навалившимся на нее. И я сказал себе: «Рой, ты можешь кое-чему научиться у этой женщины».
— Рой, ты шутишь?
— Нет, я серьезно.
— Но ты не можешь... просто уйти.
— Здесь ничего не осталось для меня. Вера. Ни тепла, ни счастья, ни любви. Ты патологически не способна любить.
— Но это же смешно.
— Ой ли? Если я прямо сейчас спрошу тебя: Вера, ты любишь меня? Сможешь ты ответить?
Она уставилась на него с поджатыми губами.
— А когда ты говорила эти слова? Или хотя бы как-то проявляла любовь ко мне или к Мэгги? Где ты была сегодня вечером? Где ты была во время рождения Сюзанн? И где ты теперь? Наслаждаешься своим несчастьем и поздравляешь себя с тем, что еще раз оказалась права? Когда ребенок родился, я решил, что дам тебе полгода прийти в чувство и остаться матерью Мэгги и бабушкой для Сюзанн. Но сегодня ты не пошла на свадьбу собственной дочери, и я сказал себе: «Рой, чего ты ждешь? Она никогда не переменится». Я и сейчас не верю в это.
Рой продолжал складывать рубашки в чемодан. Вера смотрела на него, не в состоянии двинуться с места.
— Тут замешана другая женщина, правда?
— О, Бога ради, оставь. Взгляни на меня. Я уже стар настолько, что пора на пенсию. Я почти лыс и уже восемь лет как не имел полноценного возбуждения. Что мне делать с другой женщиной?
Наконец до Веры дошло, что он действительно собирается ее покинуть.
— Но куда ты едешь?
— Для начала я еду в Чикаго встретиться с Кейти и попытаться убедить ее вернуться к здравому рассудку. И сказать ей, что если она будет продолжать в том же роде, что и сейчас, то станет копией своей бабушки. А дальше — не знаю. Я уволился из мясной лавки. Но попросил их не говорить об этом до сегодняшнего дня. Может, я и вправду уйду на пенсию и буду жить по страховке. Возьму инструмент и, возможно, организую небольшую мастерскую, где стану мастерить игрушечную мебель для внучки. Может быть, начну рыбачить с Эриком, я еще не решил.
— Ты уволился из лавки?
Он кивнул и запихнул кипу носков в чемодан.
— И ничего не сказал мне?
— Я говорю тебе сейчас.
— Но... Но как же мы? Ты вернешься?
Поскольку он продолжал укладывать вещи и не глядел в ее сторону, она переспросила более спокойным, но дрожащим голосом.
— Ты хочешь сказать, что разводишься?
Он грустно поглядел на нее и ответил глубоким и спокойным голосом:
— Да, развожусь, Вера.
— Но давай поговорим об этом. Мы можем... Мы можем... — Она сжала кулак и поднесла его к губам. — О Боже, — прошептала она.
— Нет, мне не о чем говорить с тобой, я просто ухожу.
— Но, Рой, ведь сорок шесть лет... Ты не можешь так просто отбросить сорок шесть лет совместной жизни.
Он запер чемодан, опустил его на пол.
— С нашего счета я снял половину денег и положил их на депозитные сертификаты. Все остальное принадлежит тебе. Пусть теперь адвокаты уточняют детали нашего раздельного счета. Я беру машину и еще вернусь сюда забрать оставшуюся одежду и электроинструмент. Дом остается за тобой, он и всегда был твой, а не мой, если вспомнить, как ты его уберегала от грязи, да и, вообще, от использования скопленных в нем вещей.
Вера сидела на краю кровати, ошарашенная и напуганная.
— Рой, не уходи... Рой, мне жаль, что я так вела себя.
— Сейчас тебе, может быть, и жаль, но ты опоздала на несколько лет, Вера.
— Ну пожалуйста, — взмолилась она со слезами на глазах, когда он пошел в ванную собрать свои вещи.
Через минуту он вернулся и бросил их в картонную коробку.
— Но одну вещь ты должна сделать сразу — это получить водительские права. Они тебе потребуются и очень скоро.
Ужас застыл в глазах Веры. Она прижала кулак к груди.
— Когда ты вернешься?
— Я не знаю. Вернусь, когда решу, что делать дальше. После Чикаго я наведаюсь в Феникс. Говорят, что там мягкие зимы и туда съезжается престарелый народ.
— Фф... Феникс, — прошептала она. — Штат Аризона? Так это же на другом конце света.
Он подхватил коробку, поддерживая ее бедром, и нагнулся, чтобы свободной рукой поднять чемодан.
— Ты меня не расспрашивала, но сегодня у Мэгги и Эрика была очень милая свадьба. Они будут счастливы вместе. А наша внучка — настоящая красавица. Тебе стоило бы как-нибудь зайти к ним и