против Владислав Гомулки, смешенного в июне 1948 года, началось лишь в июне 1949 года, через день после ареста Ноэля Филда. Точно так же не случайно Трайчо Костов, назначенный директором национальной библиотеки в марте 1949 года и получавший персональную пенсию, был исключен из партии через месяц после ареста Филда, а еще через два месяца арестован за «серьезнейшие преступления против государства». Операция «Раскол» не собиралась позволить и этим двум людям скрыться в спокойной неизвестности.
Дело Костова тотчас же и непосредственно связали с именем Ноэля Филда: последний, хотя и не знал самого Костова, знал многих людей, связанных с ним, и назвал их имена во время допросов в Венгрии. Утверждалось, что Костов с 1933 года придерживался троцкистских взглядов, «предал своих товарищей» во время ареста пронемецкой болгарской полицией в 1942 году. А в конце 1944 года установил связь с английской Интеллидженс сервис, под руководством которой последовательно проводил враждебную деятельность против республики. После войны он установил контакт с югославскими лидерами, пытался подорвать экономические и торговые отношения между Болгарией и СССР и стремился свергнуть существующее в Болгарии правительство с помощью югославов. Теперь его должны были судить как английского агента, а вместе с ним большинство самых известных экономистов.
Когда 7 декабря начался суд в Софии, все знали, чего следовало ожидать: Костов и все остальные обвиняемые будут признавать себя виновными, с готовностью соглашаясь с каждым словом обвинительного заключения и со многим другим. Трайчо не подчинился. Он осмелился не признавать себя виновным и на судебном процессе отказался от тех «признаний», которые сделал под пытками в тюрьме. Лондонская ежедневная коммунистическая газета «Дейли Уоркер» предпочла сообщить об этом таким образом:
«С величайшим цинизмом он опроверг даже свое собственное устное признание, заявив на суде совершенно обратное: «Я всегда испытывал восхищение Советским Союзом…» Полностью отвергая свои собственные письменные показания, Костов оставался до конца верным своим англоамериканским хозяевам».
«Дейли уоркер» не сообщила, что суд в ужасе немедленно поднялся после такого заявления о невиновности. И в конце заседания защитник Костова извинился за поведение своего подзащитного, а болгарская пресса, всячески старавшаяся обелить процесс, умудрилась опустить тот факт, что главный обвиняемый в действительности отверг все обвинения. На последующие заседания Костова не приглашали. В качестве доказательств суд использовал его письменные показания. После суда, который продолжался неделю, судья спросил Костова, не хочет ли он что-нибудь сказать перед вынесением приговора. Костов сказал: «Движимый своей совестью, я считаю своим долгом заявить суду и болгарскому народу, что я никогда не был английским шпионом, никогда не принимал участия ни в каких заговорах, я всегда уважал и чтил Россию…»
«Прекратите», – закричал председатель суда и вынес ему смертный приговор. Несмотря на замалчивание этого факта болгарской прессой, известие, что Костов не склонил головы, быстро распространилось по Болгарии и другим странам Восточной Европы. Власти отчаянно пытались бороться с вредными слухами, публикуя так называемые предсмертные признания, в которых Костов не только извинялся за неправильное поведение в Верховном суде, но и вторично признавался в своей вине. Поскольку Костов был уже мертв (его повесили в тюремном дворе в Софии 17 декабря 1949 г.), он не был в состоянии отказаться от своих признаний и на этот раз. Но его непреклонное мужество в суде гарантировало, что народ сделает это за него.
Коммунисты в своей массе верили в правильность процесса Райка. Суд был тщательно подготовлен, приведены доказательства, обосновывающие обвинения. Да и сами признания, хотя, возможно, и преувеличенные, не были абсолютно невероятными, по крайней мере, для тех, кто верил. Но когда те же коммунисты услышали о том, что Костов заявил о своей невиновности, а суд отказался слушать, предпочитая его письменные показания из тюремной камеры, то они больше не смогли игнорировать слухи о том, что признания были выбиты из обвиняемых. Припомнили подробности процесса Райка и других политических процессов…
Заслуга Костова в том, что он доказал возможность для личности выстоять даже перед такой великой державой, как Советский Союз. Он не выиграл: никто из тех, кто нашел смерть на виселицах, не мог бы утверждать, что что-нибудь выиграл. Но дело, которому он отдал свою жизнь, победило.
Владислав Гомулка извлек уроки из дела Костова. Стало очевидным – болгары провалили процесс. Сталин был вне себя, а советские советники, руководящие процессом, были сосланы в Сибирь за некомпетентность. Из происшедшего был быстро извлечен урок: в будущем не только обвиняемые должны быть подготовлены соответствующим образом, но и доказательства должны иметь хотя бы видимость достоверности.
Поляки были полны решимости не совершать подобной ошибки в деле Гомулки, который тоже был серьезно скомпрометирован как филдист. Конечно, он никогда не встречался ни с одним из Филдов. Но Филды знали некоторых сторонников Гомулки. Впрочем, это было поле деятельности Йозефа Святло, и предполагалось, что он сделает свое дело. Однако, к несчастью, Герман Филд не мог стать убедительным свидетелем. Хотя поляки были убеждены, что Британский трест лорда Лейтона, в котором работал Герман Филд в Катовицах в конце 30-х годов, служил прикрытием для английской разведки (мнение, которого упорно придерживаются до нынешнего времени многие члены коммунистической партии), все же невозможно было предъявить Герману какие-либо серьезные обвинения, как это удалось сделать венграм в отношении его брата Ноэля. Поляки, которых назвал Ноэль Филд, были арестованы несколько месяцев назад. И хотя некоторые из них покончили с собой, а другие сошли с ума от ужасных пыток, большинство отказалось дать какие-либо показания против Гомулки.
Несмотря на это, Гомулка должен был быть арестован: того требовал Сталин. Совершенно убежденный, что каждый националист является также американским агентом, он заявил работникам госбезопасности: «Если они настолько умны, что не оставили для вас никаких свидетельств против себя, то вы должны быть достаточно умны, чтобы найти свидетельства, о существовании которых они не знают». Это было прямое указание сфабриковать доказательства.
Как и всюду, против главной жертвы свидетельствовали ее подчиненные. В Польше для этой цели был избран генерал Мариан Спыхальский. Поскольку он был ближайшим коллегой и другом Гомулки в политбюро, его подвергли невероятному давлению, чтобы вынудить дезавуировать Гомулку. Что он и сделал на одном из заседаний политбюро в 1948 году. На этом заседании Гомулка был исключен из состава политбюро. После предательства Спыхальского Гомулка понял, что остался в одиночестве.
В 1951 году было принято решение об аресте Гомулки. Но для того чтобы сделать это, надо было «расколоть» Спыхальского. Спыхальского, который давно уже был снят с поста министра обороны и работал в качестве гражданского инженера во Вроцлаве, арестовал полковник Святло. Вспоминая об аресте Спыхальского, Святло позднее рассказывал:
«Когда Спыхальский, по прибытии во Вроцлав, вошел в дом, он нашел меня в своей квартире. За ним следовал мой агент, который, увидев меня, понял, что все кончено. Спыхальский остановился и смотрел на меня: мы знали друг друга лично. Он поздоровался со мной, протянув мне руку, а я задержал ее в своей руке. Мои агенты обыскали его, Спыхальский слегка побледнел, и я сказал ему: «Мы поедем в Варшаву, товарищ». Он не сопротивлялся, и я повез его в машине… в тюрьму на нашей вилле в Мидзечине».
В тюрьме Спыхальский повел себя более стойко, чем можно было предположить, отказался скомпрометировать Гомулку.
К счастью, Гомулка в защите мог опереться на два сильных аргумента. Во-первых, в его прошлом не было ничего, что свидетельствовало бы о его нелояльности как поляка и коммуниста. Ему нечего было скрывать. Во-вторых, он был способен вызывать к себе преданность у окружающих. Все близкие друзья, арестованные для того, чтобы обличить Гомулку, отказались чем-либо дискредитировать его. В конечном счете его арестовали не потому, что против него были добыты какие-то доказательства, а потому, что на этом настояли русские.
Полковник Святло, которому поручили арестовать Гомулку, впоследствии следующим образом рассказывал об этом аресте и заключении Гомулки:
«Для доказательства вины Гомулки мы, помимо прочего, вошли в контакт с братскими партиями. Я разговаривал с главами служб безопасности Венгрии и Чехословакии, допрашивал людей, арестованных в связи с этими процессами. Я допрашивал арестованных членов семьи Филдов и не сумел получить какое-