через наших выборных представителей. Если появляются признаки того, что они систематически нарушают эти принципы, то мы через наших выборных представителей должны добиться их наказания. Беда в том, что наши выборные представители слишком уж нерешительны, когда дело доходит до осуществления их контрольных функций. В США, Англии, Франции и Западной Германии разведывательные организации стали государствами в государствах. Это фактически автономные институты, действующие на таком уровне, который исключает прямой контроль представительных органов над тем, чем они занимаются. Но их нельзя винить за то, что они не несут никакой ответственности. Мы виноваты в этом. Мы не настаиваем достаточно часто и громко на необходимости постоянного усиления контроля над ними.
Неправильно осуждать эти учреждения за то оружие, которое они используют в своей секретной войне. Это мы снабжаем их этим оружием. И если мы, страшась поранить свою совесть, не выясняем досконально, как это оружие используется, то у нас нет права на критику, если впоследствии обнаружится, насколько ужасным было такое использование.
Любую нашу попытку провести расследование слишком легко приглушают под предлогом охраны национальных интересов. Но на любом этапе нашей истории нация должна быть заинтересована в принятии таких политических решений, о которых мы (если мы живем в условиях демократии) должны быть проинформированы и на которые могли бы оказать влияние. Понятие «национальный интерес» должно стать краеугольным камнем деятельности исполнительной власти вместо того, чтобы служить для нее прикрытием.
В чем состоят национальные интересы великих демократических государств, не так уж трудно определить. Они наверняка состоят в том, чтобы доказать на примере как коммунистическим, так и некоммунистическим странам, что наша западная демократия является высшей формой организации государства и олицетворяет собой такие вечные истины, как свобода, гуманность, законность и равенство.
Конечно, трудно использовать эти принципы в качестве орудий борьбы против врага, неразборчивого в средствах. Но безусловно и то, что попытка защитить демократию средствами, присущими тоталитарным режимам, заранее обречена на поражение.
Операция «Раскол» показывает, насколько может быть осквернена внешняя политика государства, основанная на предположении, что справедливая цель оправдывает использование несправедливых средств для ее достижения. Перед нашими лидерами и теми из нас, кто избирает их, нет более высокой и благородной цели, чем навсегда искоренить из нашей жизни эту философию отчаяния. Слишком уж она слаба, чтобы решить сколько-нибудь сложные задачи.
ЗАМЕЧАНИЯ ПО ИСТОЧНИКАМ
Исходным пунктом для моего исследования били работа опытной американской журналистки Флоры Льюис. В своей книге «Человек, который исчез», где блестяще прослеживается трагическая история Ноэля Филда, она писала:
«Определенное легкомыслие, подогреваемое интригующим характером предстоящей работы, толкнуло меня собирать материал.
Это продолжалось недолго. Поначалу я обратилась с доверительными просьбами в американские, шведские, французские, английские и западногерманские разведывательные центры. Я полагала, что имеющиеся у них материалы на Филда, если исходить из разумных предположений, не могут больше считаться совершенно секретными и практически необходимыми, поскольку те, кто был причастен к этому делу, давно раскрыты. Полученные ответы оказались поразительными. Некоторые были вежливыми, некоторые грубыми и отвергающими саму постановку вопроса. Во всех ответах отмечалось: все материалы по делу Ноэля Филда, какими бы они ни были старыми, все еще сохраняют актуальность. Будучи журналисткой, работавшей во многих странах, я знала достаточное количество людей, вовлеченных в деятельность разведывательных агентств или связанных с ними. Поэтому я сумела направить свои запросы по правильным и авторитетным каналам.
Я была поражена безоговорочным отказом и попробовала добиться чего-нибудь другими путями. Сдержанно, но твердо мне вновь ответили «нет».
Внешне могло показаться, что в отказе нет никакой логики. Естественно, что я поинтересовалась, почему простые сведения о датах и местах которые, по-видимому, имеются в наличии, все еще являются секретными; почему мне решительно отказано в контактах с коммунистическим перебежчиком (Святло), живущим в США; ведь он может знать только о том, что происходило на коммунистической стороне, к тому же ему разрешено публиковать и передавать по радио большие куски своих воспоминаний, в то время как дело Филда все еще остается нераскрытым. Тогда мне было в резких и предостерегающих тонах заявлено, что мне нет дела до всего этого, что имеются «причины» сохранения досье в тайне и что это будет плохо воспринято, если я буду упорствовать в своем стремлении прорвать официальную завесу молчания» (Ф. Льюис. Человек, который исчез. Лондон, Артур Баркер, 1965, с. 16-17).
Несмотря на то, что она провела огромную исследовательскую работу, г-жа Льюис так и не смогла вскрыть истинные причины ареста Филда и существования «завесы молчания». Точно так же она не узнала, почему это дело все еще окружает обстановка столь большой нервозности или почему, как она говорит, «большинство людей, встречавшихся со мной и рассказывавших мне о том, что они знают, или о других людях, которые могли что-нибудь знать, делали это при условии, что их имена не будут названы как источники сведений».
Тем не менее я детально изучил материал, собранный в книге г-жи Льюис.
Она так тщательно проделала свою работу, что я быстро понял бессмысленность траты времени на изучение тех же вопросов. Это позволило мне сосредоточить мою энергию и возможности на изучении самой операции «Раскол», оставив «сагу о Филдах» в значительной степени за Флорой Льюис.
Однако я встретил в тысячу раз больше трудностей, чем она, когда писала свою книгу. Потому что людям, первоначально желавшим помочь мне, быстро стало ясно, что я коснулся нечто такого, в разоблачении которого никто не был заинтересован. Как и г-жа Льюис, я обнаружил, что те, кто мог помочь, делали это лишь при условии, что я не открою своего источника. Те же, кто хотел быть названным, не знали ничего важного. И уж, конечно, когда речь заходила о недавних разведывательных операциях, никто не хотел ничего говорить без гарантий сохранения инкогнито, что бы ни произошло. Опыт журналистской работы по изучению подобных проблем помог мне прежде всего установить контакт с рядом лиц, занимающих высокие посты. Через общих знакомых им было сообщено, что мне можно (и всегда было можно в прошлом) доверять. Во-вторых, длительное время работая с материалами, достоверность которых часто вызывала сомнения, я особенно хорошо научился отличать правду от вымысла.
В моем распоряжении имелось четыре вида источников:
1. Бывшие работники ЦРУ. Они передавали меня из рук в руки, как жезл в эстафете. Пока я в конце концов не натолкнулся на несколько человек, которые не только готовы были помочь, но и считали: поскольку все это дело относится к далекому прошлому, общественность должна наконец понять хоть немного, что означает «холодная война», оказавшая такое влияние на нашу жизнь. Их социальное сознание, впрочем, понятное, не выросло в желание увидеть свои имена напечатанными. Несколько месяцев спустя я встретил одного из них при следующих обстоятельствах. Я позвонил ему в Швейцарию и попросил разрешения использовать его имя. Он давно уже ушел из ЦРУ, был хорошо устроен и наверняка мог ничего не бояться. Он не только умолял меня не делать этого, но сел буквально на ближайший самолет в Лондон, чтобы высказать мне лично свои возражения.
2. Бывшие сотрудники восточноевропейских органов безопасности и военнослужащие, перебежавшие на Запад. С ними трудно было установить контакт, а тем более – получить от них информацию. Потому что большинство из них жило в страхе, опасаясь, что однажды у их двери появится работник КГБ, который отомстит им. Было бы непростительно назвать их имена – не обязательно потому, что русские станут охотиться за ними, но из-за того, что они станут бояться такой возможности.
3. Действующие сотрудники правительственного аппарата в странах Запада. От них я получил много полезной справочной информации. Конечно, они рисковали потерять работу, если бы их имена были
