лицо и сказала, что дочка сочтет это предательством и никогда ее не простит, что она даже не желает носить мою фамилию… — Он сжал голову ладонями. — Мама, за что мне все это?
Елена Павловна погладила сына по коротко стриженным седеющим волосам.
— За недоброту твою, Димочка. Что ты там нагородил в интервью, это конечно, пакость, но, главное, ты не принял Гришеньку. Это же сын Лериной сестры, которую Лерочка всем сердцем любила. Не могла она бросить ребенка на произвол судьбы, это было бы бесчеловечно, Дима. Та к чего же ты теперь хочешь?
— Хочу вернуть Леру.
— Боюсь, это уже невозможно, Димочка. Смирись и не ломай жизнь еще и Марине. Она же тебя любит. И постарайся все-таки наладить отношения с Катюшкой, хоть это будет ох как непросто… Ты к нам надолго?
— Если не прогоните, дня на два.
— Как я могу прогнать собственного сына? Но ты должен подружиться с Гришей.
— Мама, я не умею с детьми…
— Когда-то ты очень даже умел возиться с Катюшкой.
— Я не умею с чужими детьми, мама.
— Ну вот что, тогда лучше уезжай, пока опять не наломал дров.
— Мама, а ты Гришку тоже любишь?
— Я его очень люблю. Это такой чудесный ребенок.
— Послушай, мама, а что если…
— Димочка, мальчик мой бедный, ты хотел сказать: а что если Гриша останется у тебя, а Лера с Катюшкой ко мне вернутся? Так?
— Вот что значит мать… Именно об этом я и хотел спросить.
— Неужто ты так наивен, Дима, если не сказать, глуп? Это же абсурд!
— Но почему?
— Послушай, модный писатель, — рассердилась вдруг Елена Павловна, — тебе уже пятый десяток, и ты так эмоционально туп, что не понимаешь в своем эгоизме самых простых вещей? А ты вообще знаешь, что есть такая штука, как любовь? Не секс, не влечение, а просто любовь к ближнему, самопожертвование, наконец? Для тебя всю жизнь важнее твоего «я» ничего не было и по сей день нет. Ты, в угоду своему настроению, походя, ломаешь людские судьбы. Ты о Лере годами не вспоминал, а тут увидел ее с другим и…
— Нет, нет, мама, все не так! — Он вскочил и забегал по комнате. — Все совсем не так! Ее я любил по-настоящему и она меня тоже… Я все осознал и хочу вернуть ее, а она… Она смеется.
— Послушай, а кто этот ее новый кавалер?
— Киношник, оператор, эдакий обаяшка, рот до ушей, словом, пустое место, на мой взгляд. Знаешь, я просто сходил с ума от боли при мысли, что вот сейчас она ляжет с ним в постель…
Как же его припекло, если он так со мной разоткровенничался, бедный мальчик, с грустью думала Елена Павловна. И ничего у него с Лерой не выйдет, и, наверное, слава Богу. Он совсем не умеет любить, не дано ему. Вот поэтому его книги так холодны и рассудочны, хотя и мастеровито написаны.
К счастью, дверь распахнулась и в комнату вошел Франсуа.
— Элен, ты не хочешь познакомить меня с твоим сыном?
…— Кать, это твой папа?
— Ага.
— А он зачем приехал? За мной?
— За тобой? Еще чего! На фиг ты ему сдался?
— Я думал, он хочет сдать меня в детский дом, а тебя забрать к себе…
— Гришка, ты совсем, что ли, дурак? Какой детский дом? — рыдала Катька, прижимая к себе братишку. — Даже не думай об этом. Он на тебя вообще никаких прав не имеет, ты по закону мамин сын, она тебя одна усыновила, а этот… Он просто к своей маме приехал, он же бабушкин сын.
— И он с нами ничего не сделает?
— Да кто ж ему позволит!
— А тебя он зачем звал?
— Прощения просил.
— За что?
— Есть за что.
— А ты простила?
— Бог простит.
— А что это значит?
— А это, Гришка, если ты просишь прощения, а тебе отвечают «Бог простит», значит, тебя не простили. Понял?
— Понял. А когда он уедет?
— Не знаю.
— А бабушка знает?
— Думаю, и бабушка пока не знает.
Но тут раздался голос Елены Павловны:
— Катя, поди сюда, папа уезжает!
— Ура! — шепотом воскликнул Гришка.
В комнате, кроме отца, никого не было.
— Катюха, родная моя, я знаю, ты пока не простила меня, и наверное, это естественная плата за ту боль, что я тебе причинил. Поверь, мне сейчас тоже больно. Чудовищно больно… Я весь — сплошная боль. Я наделал глупостей, обидел близких людей, но я ничего этого не осознавал, я был одержим только своим призванием, ты уже большая и наверное понимаешь, что это такое… Но теперь пришло прозрение и я понял, что по-прежнему люблю твою маму и тебя и, вероятно, смогу полюбить Гришку… Я очень изменился, Катя! И больше всего на свете хочу вернуть вас всех… Скажи, только честно, ты бы этого хотела?
— А мама? Мама этого хочет? — очень жестко спросила Катя.
— В глубине души, возможно, и хочет, но у нее сейчас бурный роман, она, кажется, собирается замуж… Ты об этом знаешь?
— Нет.
— Вот видишь! Она даже не поставила тебя в известность.
— Так, может, она еще ничего не решила, зачем раньше времени звонить об этом и портить детям каникулы?
— Да нет, она о вас и не думает, у нее, как говорится, совсем крышу снесло. Сбагрила вас бабушке и пустилась во все тяжкие… И, может статься, к осени вообще надумает оставить вас у бабушки.
— Извините, я не понимаю, — перебила его Катя.
— Почему ты со мной на «вы», Катюха? Побойся Бога!
— Я его и так боюсь, но я не понимаю.
— Чего ты не понимаешь?
— Вы хотите вернуть маму и в то же время говорите о ней такие гадости! Да никогда в жизни мама нас никому не сбагрит! Она нас по-настоящему любит. А если сейчас ей там хорошо, то в конце концов она тоже имеет право на каникулы и на… секс!
Лощилин позеленел.
— Да! С такой бабушкой и такой мамашей из тебя тоже шлюха вырастет!
И он выбежал из дома, хлопнув дверью.
А Катя разревелась.
— Катюшенька, милая, что? Что он тебе сказал? — бросилась к внучке Елена Павловна.
— Он сказал, что… из меня тоже шлюха вырастет с такой бабушкой и матерью…
Елена Павловна рассмеялась и осенила себя крестным знамением.
— Ну, слава Богу, я опять узнаю своего сына.
