миссъ Роза, отличавшаяся, съ нѣкотораго времени, либеральнымъ образомъ мыслей. Я совершенно согласна съ братомъ, что мы обязаны быть внимательными къ Ребеккѣ, какъ къ члену нашей фамиліи. На тётку Бьютъ смотрѣть нечего: иное она говоритъ, и совсѣмъ иное дѣлаетъ. Мнѣ извѣстно заподлинно, что она хочетъ выдать Катю за Гупера, винопродавца изъ Модбери. На этихъ дняхъ она просила Гупера пріѣхать въ Пасторатъ. Тетушка Бьютъ — двуличная женщина,
— Интересно знать, уѣдетъ ли теперь леди Саутдаунъ, сказала Фіалка; — она, кажется, слишкомъ свысока посматриваетъ на мистриссъ Родонъ.
— Пусть уѣзжаетъ, тѣмъ лучше, отвѣчала сестра. Мнѣ ужь давно надоѣли эти «Восторгнутые Классы» и «Слѣпыя Прачки». Пусть уѣзжаетъ, туда и дорога.
Въ эту минуту раздался обѣденный звонокъ, и молодыя леди спустились внизъ, тщательно избѣгая въ галлереѣ того мѣста, гдѣ стоялъ извѣстный гробъ, охраняемый двумя факельщиками.
Но незадолго передъ обѣдомъ, леди Дженни повела Ребекку въ приготовленные для нея аппартаменты, которые, какъ и всѣ комнаты древняго замка, приняли значительно-улучшенный видъ порядка и комфорта впродолженіе кратковременнаго управленія Питта. Здѣсь леди Дженни пересмотрѣла скромные сундучки своей невѣстки, внесенные въ ея будуаръ и спальню, и помогла ей при снятіи дорожнаго туалета.
— Ахъ, какъ хотѣлось бы мнѣ идти въ дѣтскую и взглянуть на вашихъ милыхъ малютокъ! сказала мистриссъ Родонъ.
Обѣ леди посмотрѣли другъ на друга умилительными глазами, и обнявшись, пошли въ дѣтскую.
Оказалось, по словамъ Бекки, что четырехлѣтняя Матильда была самой очаровательной дѣвочкой, какую только свѣтъ производилъ, и еще не было въ мірѣ такого умнаго, прекраснаго, геніальнаго ребснка, какъ двухлѣтвій сынокъ леди Дженни, блѣдный, подслѣповатый и огромноголовый.
— Мнѣ кажется, что мама ужь слишкомъ часто даетъ ему лекарства, сказала леди Дженни со вздохомъ. Я думаю иной разъ, что намъ всѣмъ было бы лучше безъ лекарства. Питтъ даже увѣренъ въ этомъ.
И затѣмъ леди Дженни и ея вновь пріобрѣтенная подруга пустились въ медицинскую консультацію относительно врачеванія многоразличныхъ болѣзней, неизбѣжно сопряженныхъ съ возрастомъ дитяти — о чемъ, если не ошибаюсь, преимущественно любятъ разсуждать чадолюбивыя мамаши, и чуть-ли не всѣ женщины безъ всякихъ исключеній. Лѣтъ пятьдесятъ назадъ, писатель этой повѣсти, въ ту пору весьма интересный мальчикъ, удалился однажды послѣ обѣда на дамскую половину вмѣстѣ со всѣми прекрасными леди, и я отлично помню, что всѣ онѣ разсуждали тогда главнѣйшимъ образомъ о цѣленіи различныхъ недуговъ. Предложивъ недавно двумъ или тремъ изъ нихъ пару вопросовъ медицинскаго свойства, я убѣдился окончательно, что времена съ тѣхъ поръ не измѣнились въ этомъ отношеніи ни на волосъ. Пусть прекрасныя читательницы обратятъ свое внимавіе на этотъ пунктъ, когда сегодня вечеромъ онѣ оставятъ десертный столъ, и уйдутъ на свою половину, разсуждать о женскихь тайнахъ. Очень хорошо. Благодаря этой медицинской консультаціи, Бекки и леди Дженни, не больше какъ въ полчаса, сдѣлалисъ самыми искренними друзьями, и въ тотъ же вечеръ леди Дженяи объявила сэру Питту, что невѣстка ихъ — предобрѣйшее созданіе съ благороднымъ и благодарнымъ сердцемъ, проникнутымъ истинною любовью къ ближнимъ.
Завладѣвъ такимъ-образомъ, безъ малѣйшаго труда, нѣжною внимательностью дочери, неутомимая мистриссъ Бекки рѣшилась немедленно подвести подкопы подъ неприступную леди Саутдаунъ. Улучивъ удобную минуту остаться съ нею наединѣ, она вдругъ повела рѣчь насчетъ дѣтской, и объявила положительно, что ея собственный сынокъ былъ спасенъ — дѣйствительно спасенъ — посредствомъ каломели, тогда-какъ всѣ парижскіе доктора единодушно признали его неизлечимымъ. Замѣтивъ благопріятный результатъ этого маневра, Ребекка припомнила весьма-кстати, какъ часто она имѣла наслажденіе слышать о душевныхъ свойствахъ леди Саутдаунъ отъ ученѣйшаго и достопочтеннѣйшаго Лоренса Грилльса, начальника той самой капеллы, которую она посѣщала по воскресеньямъ. Она осмѣливалась питать надежду, что, при всей ея разсѣянности и свѣтскомъ легкомысліи, умъ ея и сердце еще не утратили способности къ серьезнымъ размышленіямъ о суетѣ мірской и непрочности земныхъ благъ. Она изобразила живѣйшнмй красками, сколько, въ этомъ отношеніи, одолжена была мистеру Кроли, настоящему владѣльцу усадьбы, и слегка коснулась интересной повѣсти изъ «Слѣпой Прачки», которую она читала съ душевнымъ умиленіемъ. Въ заключеніе, мистриссъ Бекки освѣдомилась о геніальной сочинительницѣ «Слѣпой Прачки», и съ восторгомъ узнала, что это была леди Эмилія Горнблауэръ, урожденная Саутдаунъ, пребывающая теперь въ городѣ Капѣ, гдѣ достойный супругъ ея питаетъ сильную надежду распространить общество Кувыркателей во всей Каффраріи.
Но вдовершеніе эффекта, мистриссъ Бекки, немедленно послѣ погребальной церемоніи, почувствовала сильную боль подъ ложечкой, и окончательно пріобрѣла благосклонность леди Саутдаунъ, когда обратилась къ ней за медицинскимъ совѣтомъ. Помощь оказана была съ рѣдкимъ великодушіемъ. Въ ночной кофтѣ и окутанная простыней, вдовствующая леди Саутдаунъ, какъ истинная леди Макбетъ, пришла ночью въ спальню Ребекки, съ пачкой эстетически- умозрительныхъ трактатовъ и микстурой собственнаго приготовленія, предлагая то и другое для физическаго и моральнаго врачеванія мистриссъ Родонъ.
Бекки съ жадностью приняла эстетически-умозрительные трактаты, и завязала продолжительную бесѣду о недужномъ состояніи души, надѣясь этимъ средствомъ спасти отъ врачеванія свое тѣло. Но когда эстетически-умозрительная бесѣда истощилась, леди Макбетъ не хотѣла выйдти изъ спальни, пока ея паціентка не опорожнитъ всей стклянки, и бѣдная мистриссъ Родонъ принуждена была, положивъ руку на сердце, проглотить всю жидкость передъ самымъ носомъ безпардонной мучительницы, которая наконецъ, съ благословеніемъ на устахъ, оставила свою жертву.
Микстура не доставила большого утѣшенія мистриссъ Бекки, и лицо ея подернулось довольно некрасивыми гримасами, когда пришелъ къ ней Родонъ, и услышалъ о томъ, что случилось. Онъ разразился самымъ громкимъ смѣхомъ, когда Бекки, съ обычнымъ остроуміемъ, изобразила передъ нимъ всѣ подробности пытки, которую она вытерпѣла отъ леди Саутдаунъ. читатель уже могъ замѣтить, что остроуміе и веселость не оставляли Ребекку даже въ самыхъ критическихъ случаяхъ ея жизни. Она готова была веселиться насчетъ собственнаго спокойствія и здоровья, лишь бы только доставить удовольствіе свогоіъ ближнмъ. Лордъ Стейнъ и молодой лордъ Саутдаунъ въ Лондонѣ вдоволь хохотали надъ этой исторіей, когда Родонъ и его супруга возвратились въ свою резиденцію на Курцонской улицѣ. Бекки съ рѣдкимъ совершенствомъ разыгрывала всю эту сцену. Она надѣвала кофту и ночной чепчикъ и, становясь среди комнаты, пускалась въ длинныя диссертаціи эстетически-умозрительнаго свойства, выхваляя притомъ чудодѣйственную силу микстуры съ такимъ удивительно-подражательнымъ искусствомъ, что зрителямъ казалось, будто они видятъ передъ собою вдовствующую леди Саутдаунъ съ ея огромнымъ римскимъ носомъ.
— Подайте намъ леди Саутдаунъ съ ея микстурой! крічали обыкновенно веселые джентльмены, посѣщавшіе гостиную мистриссъ Родонъ.
И сцена разыгрывалась вновь со всею художественною обстановкой. Такимъ-образомъ, вдовствующая леди Саутдаунъ, первый разъ въ своей жизни, сдѣлаласъ предметомъ веселой потѣхи между легкомысленной молодежью.
Сэръ Питтъ помнилъ очень хорошо, какое уваженіе питала къ нему Ребекка въ ту пору, когда была гувернанткой, и на этомъ основаніи онъ вовсе не имѣлъ противъ нея особеннаго предубѣжденія. Бракъ этотъ былъ, конечно, весьма дурно расчитанъ, и служилъ униженіемъ для всей фамиліи, но все же Родонъ измѣнился къ лучшему, и поведеніе его доказывало
