— Да, да, это я помню, замѣтила Эмми. Ну?
— Чудный, прекрасный мальчикъ, какъ она говоритъ, и онъ любилъ свою мать больше всего на свѣтѣ.
— Ну?
— И что же? Злодѣи вырвали малютку изъ рукъ матери, и даже не позволяли ей проститься съ нимъ.
Эмми вскрикнула, всплеснула руками, и сказала рѣшительнымъ тономъ:
— Идемъ къ ней, идемъ сію же минуту.
Затѣмъ, бросившись въ смежную комнату, она въ попыхахъ надѣла шляпку, взяла шаль подъ мышку, и приказала Доббину слѣдовать за собой.
Майору оставалось только повиноваться. Онъ накинулъ на ея плеча кашмировую шаль, присланную ему изъ Индіи, подалъ ей руку, и они отправились.
— Нумеръ девяносто-второй, въ четвертомъ этажѣ, не забудьте, кричалъ въ-догонку мистеръ Джой, не обнаружившій намѣренія сопровождать ихъ по крутымъ лѣстницамъ.
Помѣстившись у окна въ гостиной, откуда черезъ площадь открывался видъ на гостинницу Слона, сановникъ Индіи убѣдился нагляднымъ образомъ, что другъ его и сестра идутъ прямо къ мѣсту своего назначенія.
То было очень хорошо, что Бекки благовременно успѣла ихъ замѣтить изъ своего чердака. Она и молодые люди, докушивая холодный завтракъ, продолжали хохотать и потѣшаться насчетъ дѣдушки Ребекки, котораго они наблюдали изъ своей засады. Она тотчасъ же отпустила своихъ юныхъ друзей, и въ одну минуту привела свою комнату въ отличный порядокъ. Содержатель гостинницы, знавшій мистриссъ Осборнъ, какъ даму высшаго круга, встрѣтилъ ее съ низкими поклонами, и самъ проводилъ ее въ четвертый этажъ.
— Миледи! миледи! заголосилъ содержатель гостинницы, стучась въ дверь мистриссъ Бекки.
Еще не дальше, какъ вчера, онъ называлъ ее просто
— Кто здѣсь? откликнулась Бекки.
И отворивъ дверь; она испустила пронзительный крикъ удивленія и радости. Передъ ней стояли дрожащая Эмми и длинный майоръ съ бамбуковой тростью.
Видъ майора былъ угрюмъ, и онъ изподлобья наблюдалъ открывшуюся сцену. Эмии опрометью бросилась въ объятія Ребекки, я простила ей все въ эту минуту, она обняла и поцаловала ее отъ искренняго сердца. Первый разъ, быть-можетъ, мистриссъ Бекки прикасалась къ такимъ чистымъ и невиннымъ устамъ.
ГЛАВА LXV
Amantium irae amoris redintegralio
Ласковость и добродушіе Амеліи произвели, по всей вѣроятности, нѣкоторое впечатлѣніе даже на закоснѣлое сердце мистриссъ Бекки. Она отвѣчала на нѣжныя рѣчи съ чувствомъ, весьма похожимъ на благодарность, и волненіе ея было, вѣроятно, искреннее. «Сынъ, исторгнутый изъ объятій несчастной матери», пригодился очень кстати для нашей героини: онъ окончательно возвратилъ ей стариннаго друга, и читатель можетъ быть увѣренъ, что съ этого именно пункта мистриссъ Эмми открыла разговоръ съ Ребеккой.
— И они отняли у тебя это милое, ненаглядное дитя! воскликнула Амелія. Ахъ, Ребекка, бѣдный, несчастный другъ мой, я знаю, по собственному опыту, что значитъ потерять сына, и умѣю сочувствовать такимъ лишеніямъ. Станемъ надѣяться, что праведное небо возвратитъ его тебѣ, какъ милосердое и всеблагое Провидѣніе возвратило мнѣ моего собственнаго сына.
— О, сынъ мой, сынъ мой! Ахъ, какую страшную, невыносимую пытку терпѣла я послѣ этой разлуки! начала мистриссъ Бекна, чувствуя, однакожь, нѣкоторое безпокойство въ душѣ. Ей было совѣстно, при самомъ началѣ возобновленнаго знакомства, заговорить ложь въ отвѣтъ на искреннее выраженіе довѣренности и дружескаго участія.
Ложь, съ какой точки ни разсматривайте ее, имѣетъ весьма невыгодныя стороны для лжеца. Если какой-нибудь случай заставилъ васъ покривить душою, вы, для поддержанія своихъ словъ, обязаны сочинить другую и третью небылицу въ лицахъ: масса лжи неизбѣжно увеличивается въ объемѣ, и опасность быть открытымъ возрастаетъ съ каждою минутой.
— Страданія мои, продолжала мистриссъ Бекки, были невыразимо-ужасны, когда эти безжалостные изверги исторгли его изъ моихъ объятій. Мнѣ казалось, что я не переживу этой потери. Открылась горячка. Докторъ употребилъ отчаянныя средства, я выздоровѣла, и… и… и вы видите, что я живу здѣсь одна, безъ средствъ къ продолженію своего жалкаго существованія.
— Сколько лѣтъ ему? спросила Эзимі.
— Одиннадцать, сказала Бекки.
— Одиннадцать! воскликнула удивленная Амелія. Какъ-же это? Вѣдь онъ родился, кажется, въ одинъ годъ съ моимъ сыномъ, а Джорджинькѣ ужь…
— Знаю, знаю, перебила Бекки, которая, на самомъ дѣлѣ, совершенно забыла, сколько лѣтъ ея мальчику, — тоска совсѣмъ отбила у меня память, милая Амелія. Я во многомъ измѣнилась, и по-временамъ совсѣмъ теряю голову. Мальчику было одиннадцать лѣтъ, когда меня съ нимъ разлучили… да будетъ надъ нимъ Божіе благословеніе! Съ той поры я никогда не видала его.
— Бѣлокуръ онъ или брюнетъ? продолжала наивная мистриссъ Эмми, — покажи мнѣ его волосы.
Бекки чуть не захохотала.
— Не сегодня, мой другъ, не сегодня, сказала она; — въ другой разъ, когда-нибудь. Вотъ на этихъ дняхъ привезутъ мои вещи изъ Лейпцига, и тогда я покажу тебѣ и волосы, и портретъ моего милаго Родона. Я сама написала этотъ миньятюръ въ счастливые дни своей жизни.
— Бѣдная Бекки, бѣдная Бекки! воскликнула Амелія, какъ благодарна — о, какъ я должна быть благодарна!
Эмми, по обыкновенію, принялась думать, что не было въ цѣломъ мірѣ мальчика прекраснѣе и умнѣе ея Джорджиньки.
— Вотъ ужо ты увидишь моего Джорджиньку, сказала она, воображая, что доставитъ такимъ образомъ самое дѣйствительное утѣшеніе несчастной Ребеккѣ.
Около двухъ часовъ эти двѣ женщины вели между собою самую искреннюю бесѣду, и Бекки представила пріятельницѣ полный и подробнѣйшій отчетъ о своей жизни. Прежде всего она привела въ извѣстность, что надменные родственники Родона всегда смотрѣли на этотъ бракъ съ чувствами непримиримой ненависти и злобы. Невѣстка ея, леди Дженни, женщина хптрая и коварная, успѣла совершенно завладѣть душою Родона, и вооружила его противъ жены. Ребекка переносила все: бѣдность, пренебреженіе, уничиженіе и рѣшительную холодность отъ мужа, ею любимаго… да и могла ли она не любить его, когда онъ былъ отцомъ ея малютки? Родонъ между-тѣмъ съ каждымъ днемъ все больше и больше погрязалъ въ безстыдствѣ, и наконецъ, унизился до такой степени, что — говорить ли объ этомъ? принуждалъ ее жертвовать своимъ добрымъ именемъ, чтобы выхлопотать для него мѣсто при содѣйствіи маркиза Стейна. Вотъ тогда-то она уже сама готова была бросить этого негодяя.
Само-собою разумѣется, что эта часть исторіи передана была очень тонко и деликатно, съ видомъ страждущей и оскорбленной добродѣтели. Принужденная оставить кровлю своего мужа, Ребекка не освободилась отъ его мстительности и преслѣдованій: извергъ разлучилъ ее съ сыномъ. И вотъ теперь, бѣдная и оставленная всѣми, она скитается изъ страны въ страну, претерпѣвая всѣ возможные лшенія и удары неумолимаго рока.
