третья точка зрения, примиряющая две предыдущих: Отрепьевы были выходцами из Литвы, хотя и достаточно «старыми» – они пришли в Московское княжество еще при Дмитрии Донском[165].
В Польше самозванец (кем бы он ни был на самом деле) получил поддержку: поляки рассчитывали использовать его в своих интересах. Так, 1 ноября 1603 г. польский король Сигизмунд III пригласил папского нунция Рангони и уведомил его о Самозванце[166]. Итальянец сразу же посоветовал новоявленному претенденту на трон взять деньги взаймы у Папы Римского для организации похода на Москву[167]. Что же, габсбургско-католическому лагерю наличие такого человека как повод для вмешательства в дела России и в конечном счете подчинения ее себе было очень нужно.
Интересно, что канцлер Я. Замойский предложил в конце 1602 г. проект союза Польши с Россией, скрепленный браком короля с дочерью царя Бориса Ксенией. Сигизмунд отклонил этот проект[168], хотя, думается, если бы он и согласился, то Годунов, искавший союза с протестантскими странами и, соответственно, искавший своей дочери то датских, то шведских женихов, отказался бы…
Кстати, о женихах Ксении. Первым из них оказался шведский принц Густав, однако он вел себя, как тогда говорили, «непотребно» – пьянствовал и открыто жил с любовницей-немкой, которую привез из Данцига (она была хозяйкой гостиницы, где Густав по пути в Россию останавливался), передаривал ей богатые царские подарки и т. д. В конце концов, Годунову это надоело, и он отправил принца на удельное княжение в Углич[169]. Следующий жених – датский принц Иоганн – был куда достойнее, но Борис, по некоторым сведениям, перестарался – перекормил его на пирах, устраивавшихся в его честь, так что бедняга… умер от обжорства[170]. Как бы то ни было, прибыв в Москву 19 сентября 1602 г., 27 октября Иоганн уже скончался[171]. Народ, конечно, обвинил в его смерти Бориса, стал носиться слух, что сам Борис отравил его из боязни, чтобы москвичи, полюбивши зятя Борисова, не избрали его царем вместо Борисова сына[172]. Возможно, эти слухи были пущены в ход просто от озлобления (то, что закармливание датского гостя до смерти имело место во время массового голода, Годунову чести, конечно, действительно не делает…), и, например, историк первой половины XVIII в. В.Н. Татищев повторяет эти обвинения, говоря, что царь пошел на это, «видя всего народа к королевичу любовь»[173]. Как бы то ни было, Ксения лишилась и второго жениха…
Но вернемся к самозванческой интриге. Почему Сигизмунд отклонил проект Я. Замойского – понятно. Он рассчитывал посадить на трон Лжедмитрия I в качестве марионетки. Так, первый Самозванец в обмен на обещание помощи взял на себя обязательство предоставить Сигизмунду войска для войны со Швецией, а при необходимости – и сам их возглавить[174]. Польский посол в Риме заявил по этому поводу, что король «предвидит отсюда отчасти возможность возвратить королевство Швецию не столько под свою власть, сколько под власть сего Святого апостольского престола» (т. е. католической церкви. –
Самозванец обязался также уступить Польше Черниговскую (Северскую) землю «со всем, что к оной принадлежит»; впрочем, то же самое он обещал и будущему тестю – Юрию Мнишеку; последний, узнав, что эти земли обещаны также и польской короне, потребовал в компенсацию половину Смоленской земли. Будущей же жене, Марине Мнишек, Лжедмитрий пообещал в удел Новгород и Псков; ей разрешалось строить на Новгородчине католические костелы и латинские школы, а в обязательстве претендента на престол писалось буквально так: «А мне… в тех обоих государствах, в Новгороде и во Пскове, ничем не владети и ни во что не вступати»[176].
Конец Годуновых
13 октября 1604 г. Лжедмитрий I вступил с польской территории в пределы России. Его успеху, помимо всего прочего, способствовали экономические неурядицы, вызванные насаждавшимся Иваном Грозным и его преемниками восточным принципом «отнимем все заработанное, но если ничего не заработал, умирай».
Здесь представляется целесообразным сделать отступление и разъяснить суть этого принципа. Как известно, государственный подход к организации экономической жизни подданных возможен либо патерналистский, либо как к самостоятельным субъектам (с наличием, естественно, многочисленных промежуточных форм). Первый подход предполагает принцип «барин отберет все заработанное, но он же не даст пропасть с голоду, если не заработал ничего». Второй принцип основан на том, что «что человек заработал (за вычетом налогов «сколько положено»), то – его, но если он ничего не заработал – это его проблемы, помогать ему никто не обязан, пусть неудачник плачет».
Принято считать первый подход «восточным», второй – «европейским» или «западным», но на самом деле это не так или по крайней мере не совсем так. Оба этих подхода – европейские, только первый из них – европейско-патерналистский, по марксистской терминологии, его можно назвать «феодальным», тогда как второй – по марксистской же терминологии – можно именовать «буржуазным».
«Азиатский» же подход соединяет в себе худшее из этих двух европейских и может быть выражен так: «барин» отберет все заработанное, но если ты ничего не заработал – подыхай с голоду! Здесь уместно в качестве иллюстрации такого подхода привести характеристику К. Маркса индийской системы «райятвари» – крестьянского землепользования при господстве английской Ост-Индской компании (которую Маркс уподобляет восточным деспотиям; и действительно, европейское влияние в Индии началось только после перехода ее в 1858 г. под управление британской короны): «Мы имеем французского крестьянина… который в то же время является крепостным и арендатором-издольщиком государства. Недостатки всех этих… систем… грудой ложатся на плечи индийского крестьянина, но при этом он не пользуется ни одной из их положительных сторон. Подобно французскому крестьянину, райят является жертвой вымогательства частных ростовщиков, но у него нет никаких… прав (собственности. –
Так вот, именно такой подход реализовался в Московии в годы Великого голода 1601–1603 гг.: помещики выгоняли от себя голодающих холопов, отказываясь их кормить, в то же время не давая им отпускных, тем самым оставляя за собой право вернуть их, когда пожелают. Есть сведения, что аналогичным образом помещики поступали и во времена Ивана Грозного, когда при страшном голоде 1569–1571 гг. погибли сотни тысяч человек[178].
Однако теперь, в первые годы XVII века, голод принял такие размеры, что терпеть подобную ситуацию стало невозможно: в результате такого поведения помещиков страна буквально кишела «разбоями», которые в скором будущем стали огромным резервом для пополнения войска Самозванца.
Понятно, что Годунов, умный и дальновидный политик, понимал грозящую опасность и старался принимать меры для борьбы с ней. Поэтому еще указом 28 ноября 1601 г. крестьянам был разрешен «выход» от помещиков, если последним трудно было их прокормить. При этом, однако, приходилось считаться с противодействием помещиков, недовольных, естественно, таким положением дел. Поэтому «выход» должен был ограничиваться одной-двумя семьями в год, а кроме того, указ не распространялся на Московский уезд, в котором мелких служилых дворян, чьи крестьяне как раз не прочь были бы уйти к боярам, было больше всего[179].
В результате «разбои» постепенно перекинулись именно в центр, где скопился наибольший резерв для их отрядов, и в 1603 г. их, как сказали бы сейчас, незаконные бандформирования, большие и
