l:href='#n_312' type='note'>[312]. Почему он не явился – более или менее ясно: М. Молчанов предпочел (пока) остаться в Польше и жить там «как добрый помещик», хотя, помимо тех причин его неявки, о которых говорилось выше, есть сведения, что он просто не смог набрать достаточного войска для похода: король был против вмешательства в русские дела, наиболее активные польские сторонники Лжедмитрия погибли в мае 1606 г. или оказались в плену[313], а если он сменил погибшего первого Самозванца, то и энтузиазм Мнишеков пропал. Впрочем, это не дает ответа на вопрос, почему Молчанов хотя бы сам, без войска, не приехал. Вероятно, только потому, что внешне был несхож с тем, за кого себя выдавал…
У самого Болотникова не хватило ума вовремя объявить себя Дмитрием, хотя, как пишет К. Буссов, он вроде бы пытался передать Путивль Сигизмунду в обмен на поддержку его армий[314], но вопрос, насколько этому можно верить. Как бы то ни было, Болотников себя Дмитрием не объявил, а когда стало ясно, что Молчанов в этой роли выступать не собирается, то время для совершения такого шага уже было упущено.
Кроме того, Шуйскому помогла удержать Москву поддержка Церкви, при этом не обошлось без «чудес», во время которых якобы Христос и Богородица обещали москвичам прощение всех грехов, если они отстоят Москву для Шуйского[315]. Также – если верить Исааку Массе – царю помогло то, что ему удалось внушить москвичам, что они, мол, все «повязаны» убийством первого Самозванца (которого, кроме того, в Москве многие видели мертвым – или поверили, или внушили себе, что видели именно его, – и потому теперь не поверили в его спасение) и если «воры» придут, то никого не пощадят[316]. Помимо всего прочего, Церковью было устроено всеобщее публичное покаяние москвичей в грехах[317].
С другой стороны, дворяне и дети боярские были, конечно, недовольны тем, что холопы хотят быть равны им, тем более что Болотников в «прелестных письмах» к московским социальным низам прямо призывал «побивать» бояр, а их имущество брать себе[318]. При этом принявшие сторону восставших дворяне не видели и «живого» царя, который мог бы разрешить споры, в том числе и имущественные, между своими подданными[319].
В результате действия всех этих факторов лагерь сторонников Болотникова расстроился, Истома Пашков (кстати, по своим боевым заслугам имевший гораздо больше прав на звание предводителя повстанцев, чем Болотников) и братья Ляпуновы, возглавлявшие дворянское ополчение из Рязани, изменили ему и перешли на сторону Шуйского (Пашков за это получил титул думного дворянина, то есть право заседать в Боярской думе)[320], который, сумев собрать войска в оставшейся верной северной половине страны, смог разбить повстанцев Болотникова под Москвой (27 ноября – 2 декабря 1606 г.). Причем, по одной из версий, измена Пашкова настолько деморализовала повстанцев, что они потеряли в этом сражении всего тысячу человек убитыми, но зато 20 000 пленными[321]. По другой версии, правда, повстанцы потеряли убитыми 14 000 человек[322]; так как все авторы говорят об ожесточенности сражения, продолжавшегося почти неделю, то лично я больше верю во вторую цифру. Как бы то ни было, Г. Паэрле пишет, что при осаде Болотниковым Москвы хлеб подорожал в три-четыре раза, так что многие (естественно, этим обстоятельством недовольные и надеявшиеся с приходом повстанцев поправить ситуацию) москвичи считали: если бы не измена Пашкова, то Болотников взял бы Москву[323].
И примерно с этого момента гражданская война на Руси приобретает ожесточенный характер: если в предшествующие два года репрессии с обеих сторон носили ограниченный характер, то после поражения Болотникова под Москвой повстанцев «сажали в воду» (т. е. топили) сотнями, если не тысячами, еще тысячи были брошены в тюрьмы, а пленный атаман Аничкин посажен на кол. Ответом стали массовые казни дворян в Путивле, хотя и в куда меньших масштабах. При поражении повстанческого войска (посланного князем Г. Шаховским в Калугу из Путивля) на реке Вырке 23 февраля 1607 г. повстанцы не сдавались, а подрывали себя пороховыми зарядами вместе с наступавшими на них врагами[324]. С этого момента началось размежевание сторонников и противников Шуйского по социальному признаку. Уже к лету 1607 г. дворяне и бояре Северской земли (кроме таких, как князья Г. Шаховской и А. Телятевский, которым назад пути не было) перешли на сторону Шуйского.
Но мы несколько забежали вперед. Вернемся в зиму 1606–1607 гг. В январе 1607 г. сторонникам Шуйского удалось отстоять от повстанцев также и Нижний Новгород. Болотников от Москвы отступил в Калугу, а затем в Тулу. Но восстание продолжалось. Так, под Калугой в течение зимы и весны Болотников несколько раз наносил поражение царским войскам: например, 17 декабря 1606 г. он разбил брата царя Ивана Шуйского (его же он разбил, как мы помним, и по пути на Москву 23 сентября – под той же Калугой); Л.Е. Морозова констатирует, что, похоже, Василий уже тогда доверял воеводство в основном родственникам…[325]
С Терека, проделав длинный путь по Волге и Дону, в Тулу пришел атаман Илейка Горчаков, назвавший себя (еще при Самозванце, если вообще не при Борисе Годунове) царевичем Петром, якобы сыном Федора Ивановича, которого Годунов будто бы подменил девочкой Феодосией, вскоре скончавшейся. В конце апреля 1606 г. «царевич Петр» появился под Астраханью, но взять ее не смог, зато взял и разграбил Царицын, а потом двинулся вверх по Волге; узнав о перевороте 17 мая в Москве, он повернул на юг и осенью оказался в Путивле[326].
Кстати, прибытие «царевича Петра» в этот город (по пути в Тулу) вызвало новые репрессии против бояр и дворян, как несколько раньше массовые казни дворян и воевод имели место и во взятом «царевичем» Цареве-Борисове, что ускорило социальное размежевание, о котором уже говорилось[327].
Борясь с восстанием, Шуйский, с одной стороны, чтобы добиться поддержки всего дворянства, указом 7 марта 1607 г. увеличил срок сыска беглых крепостных до 15 лет, но, с другой стороны, запретил закабалять добровольных холопов (т. е. таких, которые отдались в холопство по своей охоте и могли уйти от господина), а также боевых холопов[328]. Получали свободу и кабальные холопы, уходившие из войска Болотникова. В общем, хитрый и ловкий политик Шуйский достаточно успешно сочетал кнут и пряник.
Еще одним актом идеологической борьбы с Самозванцем и теми, кто действовал от его имени, послужил привоз тела царевича Дмитрия в Москву; однако есть сомнения, что это был именно Дмитрий (даже если погиб 15 мая 1591 г. в Угличе именно он, что, как мы еще увидим, не факт), – слишком уж хорошо сохранилось тело за без малого шестнадцать лет. Понятно, царь приписал сохранность тела царевича чуду… Однако люди в большинстве своем не верили, что это останки истинного Дмитрия; к тому же в руках у него были зажаты орешки (в одной) и платок (в другой), как будто его похоронили прямо так, как застала его смерть. Но совершенно непонятно, как это соотносится с официальной версией о том, что царевич играл «в ножички» и сам себя зарезал. Смущало людей и то, что к мощам никого не допускали без присутствия священника[329]. Ну, а слова Марии-Марфы Нагой о том, что убитый – ее настоящий сын, а признать первого Самозванца сыном ее вынудили угрозой смерти, с самого начала доверия не вызывали. Хотя бы потому, что она годом раньше
А 19 февраля 1607 г. вышла совместная грамота экс-патриарха Иова и действующего патриарха Гермогена о Самозванце и «сокрушившем» его Шуйском[330]. Последовало и покаяние перед экс-патриархом Иовом от «торговых и других людей» за сведение его с престола[331]. Интересно, что Шуйский теперь уже не очернял Бориса Годунова, как при восшествии на трон, напротив, приносил покаяние за его свержение. Связано это, как представляется Л.Е. Морозовой, с тем, что Шуйский испугался прецедента – что его так же предадут ближние бояре, как предали (во главе с ним самим) Годунова[332]. Как мы далее увидим, так и произошло, и лживое покаяние Василию Ивановичу не очень-то помогло.
Между тем борьба продолжалась, и с переменным успехом. В мае 1607 г. царские войска потерпели поражение от князя Телятевского на р. Пчельне, что, по словам К. Буссова, вызвало «великое замешательство» в Москве[333]. Есть сведения, что уже тогда «десять
