Нельзя не задать также вопрос: коль скоро майору Ев- стифееву, как говорится в «сообщении», очень хотелось «услышать Сталина или его соратников и их оценку сложившегося положения», то почему он не пошел на заседание, где Сталин совершенно точно должен был выступить, а отправился лишь на банкет? Могло ведь случиться такое, что на банкете Сталин вообще не взял бы слово или ограничился одним- двумя тостами самого общего содержания. Остается только предположить, что майор Евстифеев был исключительно проницательным человеком, догадавшимся, что «самое главное» будет сказано Сталиным не на заседании, а на банкете, и потому решившим не тратить время попусту и поучаствовать лишь в «главной части» мероприятия. Все это выглядит очень странно. Объяснение этим странностям, как нам кажется, может быть одно — либо рукою майора Евстифеева водили германские спецслужбы, либо интересующее нас «сообщение» вообще было подготовлено ими, а именем «майора Евстифеева» они прикрыли продукт своего творчества.
Разбирая вопрос о достоверности «сообщений» Наумова и Евстифеева, отметим также следующее. «Краткая запись» выступления Сталина перед военными в Кремле, а также дневниковые записи заместителя председателя Совета Народных Комиссаров СССР В. А. Малышева и генерального секретаря Исполкома Коминтерна Г. Димитрова о выступлениях Сталина 5 мая 1941 г. (см.
Никаких призывов к нанесению удара по Германии, к захвату новых территорий и экспорту революции, как о том сообщают Наумов и Евстифеев, ни этот, ни другие тосты Сталина, ни его выступление на заседании, предшествовавшем банкету, не содержали. Наивно было бы вообще предполагать, что в планы такого рода, если бы они даже существовали, руководитель советского государства решился бы посвятить такой широкий круг лиц. Не исключалась возможность утечки информации, а это могло иметь для СССР самые серьезные международные последствия.
«Сообщение» майора Писменя отличается как по форме, так и по содержанию от «сообщений» Наумова и Евстифеева. Ни о каких тостах Сталина и его призывах к «расширению социалистического фронта силой оружия» и к территориальным захватам речи в нем не ведется. Писмень приписал Сталину другой призыв— к нанесению некоего «упреждающего удара» по Германии, который якобы должен был являться также «местью» и «реваншем» СССР за оккупацию немцами Болгарии и посылку германских войск в Финляндию.
В том, что «сообщение» Писменя недостоверно, легко убедиться, ознакомившись с его текстом. Этот текст глубоко противоречив и не выдерживает критики. Из него следует, во-первых, что Сталин в своей речи 5 мая 1941 г., призывая якобы к военному наступлению против Германии, отмечал, что Красная Армия к войне с Германией не готова, поскольку еще плохо вооружена и недостаточно обучена. Отметим, что само по себе намерение начать войну с крайне опасным противником в условиях неготовности к ней собственных вооруженных сил явно противоречит здравому смыслу. Во- вторых, если верить «сообщению» Писменя, Сталин собирался начать войну против Германии, не будучи твердо уверенным в том, что добьется успеха. Он якобы исходил из того, что противник на начальном этапе войны будет побеждать, что сама война приобретет затяжной характер, а преимущества СССР начнут проявляться только к концу первого года войны в результате истощения сырьевых и людских ресурсов Германии и «отдаления германской армии от баз снабжения», т.е. ее продвижения далеко в глубь советской территории. Если руководствоваться «сообщением» Писменя, то получается, что Сталин в своем выступлении перед военными в Кремле по сути дела предрекал тяжелейшие поражения Красной Армии на начальном этапе войны и огромные людские, материальные и территориальные потери Советского Союза, которые поставят его на грань катастрофы. Вся эта «информация» явно не стыкуется с тем, что известно о военном планировании РККА и взглядах советского политического руководства на ход возможной войны с Германией накануне 22 июня 1941 г.
Определить, откуда майор Писмень почерпнул некоторые мысли, изложенные в его «сообщении», не составляет труда. Они действительно взяты из выступлений Сталина, но не 5 мая, а 3 июля и 6 ноября 1941 г. и из его приказов как наркома обороны СССР от 23 февраля и 1 мая 1942 г. Именно там можно найти и высказывания о недостаточной подготовленности Красной Армии к войне, и мысль о том, что на начальном ее этапе Германия может добиться частичного успеха, что, однако, не ставит под сомнение неизбежность ко- нечной победы Советского Союза, и рассуждения об ожидаемом в скором времени переломе в ходе боевых действий в пользу СССР, который будет обусловлен превосходством Советского Союза над Германией в сырьевых и людских ресурсах, а также отрывом германской армии от баз снабжения. Там же присутствует оценка советско-германского договора о ненападении, которую Писмень в своеобразной форме также передал в своем «сообщении». Оттуда же взяты рассуждения о Версальском договоре, о причинах побед вермахта на начальном этапе Второй мировой войны, а также о том, можно ли победить Германию[274].
Под видом сообщения о речи Сталина 5 мая 1941 г. Писмень изложил те его высказывания, которые он имел возможность прочесть в советских газетах начального периода войны, а также факты, характеризовавшие вооружение и уровень подготовки Красной Армии, которые были известны ему как военному. От себя Писмень вложил в уста Сталина призыв к войне против Германии. Добавление получилось крайне неуклюжим. Сделал ли его Писмень по собственной воле или ему кое-что «подсказали» или даже кое-что «помогли дописать» те сотрудники германской военной разведки, которые «работали» с ним, — об этом мы, видимо, уже никогда не узнаем. Но это и не важно. Важно другое — то, что в данном случае мы с полным основанием можем сказать: перед нами документ, который не может быть использован как источник для изучения речи Сталина 5 мая 1941 г.
Возникает вопрос: если мы считаем, что «сообщения», прилагавшиеся к донесению Гелена, целиком или в какой- то своей части являлись плодом творчества германской военной разведки, то выходит, что она дезинформировала свое командование и политическое руководство страны. Возможно ли такое? Суверенностью можно сказать, что возможно. Не в последнюю очередь потому, что те, как это ни парадок- сально звучит, сами требовали от разведки представления ложной информации.
В 1941 г. ни Гитлер, ни командование вермахта не верили в то, что СССР может напасть на Германию. В Берлин не поступало никакой информации об агрессивных замыслах Советского Союза в отношении «третьего рейха». Наоборот, оценивая политику Москвы, германские дипломаты и германская разведка постоянно докладывали о желании СССР сохранить мир с Германией, не допустить возникновения в отношениях с ней серьезных конфликтных ситуаций, о его готовности ради этого пойти на определенные экономические уступки[275]. Материально-техническое и кадровое состояние Красной Армии германские военные инстанции оценивали как неудовлетворительное и считали, что РККА не способна вести широкомасштабные наступательные операции [276]. Учитывая эти обстоятельства, германское командование при разработке оперативных планов войны против СССР, а их составление было начато еще летом 1940 г., возможность нападения Советского Союза на Германию и наступательных действий РККА в расчет не принимало[277]. Нацистское руководство последовательно готовило именно агрессию — вторжение на территорию Советского Союза, разгром его вооруженных сил и уничтожение СССР как суверенного государства. Это потом, начиная с 22 июня 1941 г., оно начало трубить на весь мир о том, что вермахт был вынужден нанести «упреждающий удар» по Красной Армии, изготовившейся якобы к броску на Запад.
Обвинив СССР в подготовке нападения на Германию, гитлеровцы понимали, что должны представить соответствующие доказательства. То, что прозвучало 22 июня 1941 г. в обращении Гитлера и в заявлении нацистского министерства иностранных дел, вряд ли кого-то в чем-то могло убедить. Требовались советские документы и признания советских военных. К делу была подключена военная разведка, перед которой была
