возвышении фондов. Французские фонды не должны касаться царя.
— Я то же, наверное, сама бы сделала.
О царедворцы, царедворцы! Прощай, душа моя, душенька.
№ 30
Вторник, 31 марта 1835 года
Я не на шутку влюбилась в девицу Фалкон. Я от нее без ума. Она так хороша в «Жидовке». Но уж это наверное в последний раз в моей жизни. Они так алчны. Счеты с матерью сведены с грехом пополам и не без труда. С Керминьяном я рассталась в холодных отношениях. Ты знаешь, что я ссориться не люблю. Посоветовавшись с Тюфякиным и графом Дюшателем, я решилась отправить г. Альфонса Рида в Мартинику, пока для обревизования дел. Он кажется дельным и честным человеком. По духовному завещанию отца моего вся земля принадлежит матери со всеми постройками, весь подвижной инвентарь, т. е. люди, скот и инструменты принадлежат мне. Адмирал Мако взялся за мое дело.
№ 31. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ
Среда, 1 апреля 1835 года
Несколько дней толкуют о стипл-чезе, со всеми его страстями, поломанными ногами. Я с гр. Легон отправилась по орлеанской дороге в Круа де Берни, первая станция от Парижа. Народу было пропасть. Элегантных экипажей весьма много. Ждали долго, и скачка началась в четыре, хотя была назначена в два. Скакало их четверо, выехал Воблан на собственной серой кобыле, но все держали пари на лошадь Эдгара Нея. Хотя я страстная охотница до лошадей, но меня привлекали мужчины; на сей раз с нами сидели герцог де Роган и Анатоль Демидов в коляске, запряженной по-русски — четыре лошади в ряд. Оно совершенно походило на римскую упряжь. Был тут и герцог Дудовиль (Ларошфуко) на его маленькой вороной лошади, с его сапогами поверх панталон. Я с ним кокетничала, желая попасть в его собрание красивых женщин, пока еще не вышедшее в печать. Я его пригласила к себе. Я заметила Евгения Сю, Обера, графа д'Альбона. Я кокетничала со всеми; то одного, то другого брала под руку и, прохаживаясь между экипажами, многие дела обделала. Я пошла с д'Альбоном и зашла в кабачок, он сейчас же стал мне делать любовную декларацию. Это еще не беда. Но он стал мне мять и портить мои накрахмаленные манжеты. Я узнала голос Рогана и, желая выручить мои манжеты, присоединилась к ним. Д'Альбон ушел взбешенный. Ништо ему! Я желала быть очень любезной. Я рассказала мое похождение с ним. Тут были г-жа Плэзанс, г-жа дю Файи, герцогиня д'Истри, виконтесса д'Орсай, княгиня Латремуйль, герцогиня Валенсей, г-жа Бейглин, графиня Потоцкая. Весь львиный зверинец был налицо. Все они подходили к нашей коляске, в надежде быть приглашенными к Тюфякину, те из них, которые этого счастия были лишены. Мой муж, т. е. Тюфякин, получил от барона Монморанси записку: «Честь имею довести до вашего сведения, что мой дядя, князь Людовик де Монморанси де Танкарвиль, не получил приглашения на ваш бал и что я нахожусь в той же категории». Узнав, что дело было из-за какой-то танцовщицы, я настояла на приглашении этой категории. Тюфякин мне подарил четверку лошадей, выписанных с его завода, находящегося где-то в Азии, в Симбирске. Им все восхищались, а в особенности Евгений Сю.
№ 32. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ
Вторник, 14 апреля 1835 года
— Да вы, кажется, беременны, матушка?
— Да, я уже второй месяц как брюхата и не знаю, как быть. Г. К<ерминьян> не простит мне беременность: мы уже пять месяцев как не спим вместе.
— Хотите, я на себя возьму, только с условием, чтобы воспитание детей взяли на себя вы, а не я. Я детей терпеть не могу. Я напишу мужу и наперед говорю вам, что он на это будет согласен.
Мне разом стало жутко на сердце. Мне стало жаль матери и самой себя; мне припомнилось, как она билась, как рыба об лед, заботясь обо мне, как она всю жизнь приносила в жертву из-за моего тщеславия. Я вспомнила, как пять месяцев тому назад я попыталась расторгнуть связь моего опекуна с матушкой, и мне стало гадко самой себя. Она заснула, и кошачья улыбка мелькала на ее устах. Она протянула свои чудные ножки, и я стала их целовать и заливалась слезами, проклинала себя, и снова целовала эти дивные ножки, и гордилась ими. Морэн вошел в комнату. Я тихо встала. Мать зашевелилась и по-кошачьи улыбалась.
— Любите ее, она того стоит.
Я в первый раз сказала Морэну, что знаю о их связи. Я ушла, чтоб тебе написать под свежим впечатлением. Мы обедали втроем, и я скоро занялась моим туалетом. Мать и Морэн присутствовали при моем наряживании.
У Тюфякина я нашла герцога Орлеанского, графа Поццо ди Борго и графиню Легон. Вслед за ними вошел и герцог Немурский. Тюфякин подошел к принцу и тихо сказал ему:
— Вы с герцогом не любите играть, всегда с ним ссоритесь, пойдите с Аделаидой, она вас развлечет; она мастерица этого дела, и, что лучше всего, никто об этом не станет болтать.
Таких людей с его деликатностью и со свечами не найдешь.
Письмо лежит у меня с 17 февраля, а нынче уже вторник, 14 апреля, все что-то хочется договорить. На днях бенефис Тальони. Леопольд Робер умер в Венеции; г. Патюрль заплатил двадцать тысяч франков за его рыбаков. Поццо ди Борго, кажется, отзывают. Тюфякину пишут о том из Петербурга.
№ 33. АДМИРАЛУ МАКО
Воскресенье, 19 апреля 1835 года
Чудная весна. Я вас жду к обеду. Мы будем одни.
№ 34. АДМИРАЛУ МАКО
Вторник, 22 апреля 1835 года
Что за чудные весенние дни. Я вас целый день не видала. Мне нужно с вами переговорить.
№ 35. АДМИРАЛУ МАКО
Суббота, 25 апреля 1835 года
