— Ты получала наличные по этим чекам?
У меня начало стучать в висках.
— Нет.
Я бегала глазами по фотокопии. Имя на чеках было, безусловно, моим, и оно было вписано в графу «Выплатить подателю сего». Потом я увидела номер счета, с которого снимались деньги по этим чекам. Меня охватило чувство омерзения. «Датура инкорпорэйтед».
— Что это означает? — поинтересовалась я.
— Деньги по этим чекам были украдены у «Датуры».
«Датура» была важным клиентом фирмы. Новость не из приятных, точнее, очень неприятных.
— Я не брала этих денег, Лавонн.
Она опустила плечи.
— Тогда объясни, каким образом на чеках оказалось твое имя.
Ноги у меня сделались ватными.
— Не могу.
«Датура инкорпорэйтед» была основана для ведения дел Карен Джимсон и ее мужа Рики, известного в свое время под именем Слинк. Он являлся солистом джаз-банда «Джимсонвид». Они были миллионерами и жили в огражденном высоким забором поместье в Монтесито. Карен инвестировала деньги Рики, а он планировал очередное реабилитационное турне.
Земля ушла из-под моих ног еще на несколько футов. Никакого случайного совпадения в этом не было.
— Карен позвонила мне домой час назад, — сказала Лавонн. — Они дали мне шанс разобраться с тем, что произошло, не сообщая о случившемся полиции. Так что если у тебя есть что сказать мне, то говори это сейчас. Они с Рики уже едут сюда.
Усилием воли я заставила себя дышать ровно.
— Хорошо. Давай выясним все здесь и сейчас.
Но у меня свело губы. В восемь часов утра в субботу видеть можно было кого угодно, но только не Карен Джимсон, Железную Фею.
— Ты была в поместье три недели тому назад, так ведь?
— Да, так. Я привозила проекты соглашений с синдикатом «Эмбаркадеро». — Я попыталась взглянуть на дату подписания чеков, но перед глазами у меня все сливалось. — Именно тогда их и украли?
В коридоре звякнул лифт. Мгновение спустя послышался возбужденный голос:
— Куда здесь все подевались?
По полу застучали каблуки.
Лавонн надела очки.
— Мы здесь.
В дверях появилась Карен. Увидев меня, она скрестила руки и оперлась о дверной косяк, выставив вперед бедро.
— Разговор о твоей наглой выходке. — Она горделиво вошла в кабинет, жуя резинку. — Идиотское начало уик-энда, скажу я вам. Я имею в виду получение вчера этих чеков из банка.
Я повернулась к ней:
— Я их не крала.
— Ну давай, давай, отнекивайся. Вой на какую-нибудь другую луну, малышка.
Внешность Карен Джимсон производила странное впечатление. Кошачий нос, стрижка под мальчика, желтовато-коричневые глаза. Она была одета в белую майку сержанта, занимающегося с солдатами строевой подготовкой, обрезанную на столько, что из-под нее было видно ее плебейское происхождение. Она носила кольцо с сапфиром размером с медвежонка Гумми. Работать с ней было невероятно сложно.
— Послушайте, как все было, — продолжала Карен. — Эван пришла в наш дом двадцатого января. Чеки помечены именно этим числом. Не знаю, как вы, но считать я умею.
— Постойте, — вмешалась я. — Я была в вашем доме всего десять минут. Они ушли на то, чтобы получить ваши подписи на контрактах с «Эмбаркадеро». Я постоянно контактировала либо с вами, либо с Рики.
— Ловкость рук. — Она сымитировала движения карманного воришки. — Простой фокус.
— Хорошо сказано. Вы приняли меры к тому, чтобы сохранить на чеках отпечатки пальцев?
Она ухмыльнулась:
— На этом этапе? На них будет слишком много отпечатков. Мои, Рики, банковских кассиров, того, кто клал их в конверт, чтобы отослать нам…
— Но не моих.
— Прекрати, дорогая. Ты могла стереть их за тридцать секунд.
— Карен…
— Давайте договоримся так. Ты возвращаешь деньги. — Она повернулась к Лавонн: — А «Санчес- Маркс» разрывает с ней всякие отношения. Навсегда. — На зубах у нее лопнула резинка. — Принимайте эти условия, и тогда все будет забыто. Как будто ничего и не случилось. — Она посмотрела на меня: — До двенадцати часов понедельника.
Я открыла рот, но сказать ничего не смогла. Карен жевала свою резинку.
— Позволь мне поговорить с Эван наедине, — обратилась к ней Лавонн.
— Да, конечно. Где тут у вас кофейник? Я хочу пить.
Она вышла, и Лавонн закрыла дверь.
— Двенадцать часов, понедельник. Поняла?
— Я не могу.
— Карен дает тебе шанс. Она поворачивается и считает до десяти, и если все будет улажено, они не будут обращаться в полицию. Или в адвокатуру штата.
— Лавонн, я не крала эти деньги. Ты просто не можешь верить в то, что я могла это сделать.
Лавонн стояла неподвижно и была так возбуждена, что, казалось, вот-вот взорвется.
— Верить, не имея никаких доказательств, — пустое дело.
Это уже была некая лазейка.
— Чего же ты хочешь?
— Доказательств. — Она бросила свои очки на стол. — К утру понедельника. Найди их, и я представлю их Джимсонам.
Я выскочила из кабинета Лавонн в коридор, сжимая в руках фотокопию и сквернословя про себя. Потом свернула в холл.
Рики Джимсон стоял у окна и разговаривал по сотовому телефону.
— Жидковато, приятель. Я повторяю тебе, что фонограмма никуда не годится, — говорил он.
Руки у него были толщиной с веревку. Джинсы на заднице висели мешком. Подойдя поближе, я увидела, что его белесую гриву уже пробивает седина.
— Барабан отстает, а гитара, задающая ритм, играет, по-моему, бесцветно, — продолжал он. — Я прослушиваю это в машине и, когда еду в южном направлении, не могу ничего расслышать из-за грохота движущихся по этому чертову шоссе машин. Нам надо как-то уладить это дело.
— Рики, — позвала я.
Он повернулся, но его внимание все еще было сосредоточено на телефонном разговоре. В молодости его сравнивали с коброй. Теперь он был похож на питона, проглотившего рождественский окорок. Однако лицо у него до сих пор оставалось красивым, с ясными глазами, а гладкая кожа объяснялась потребленными пивными калориями.
— Нет, — сказал он в трубку. — Позвони в студию и скажи, что мы там будем сегодня во второй половине дня. Мы — «Джимсонвид», дурачок. Ничего просить не нужно, просто скажи, что мы придем.
Я подняла фотокопию до уровня его глаз.
— У тебя неприятность.
Он с любопытством прищурил глаза, почесал бородку и нагнулся вперед, чтобы прочитать, что там
