Раздали палки по рядам, К прикладам руки привязали, «Дробь» — барабанщикам сказали; В моих глазах померкнул свет. Иду в рядах; пощады нет; Удары сыплют в спину градом, А я без чувств верчу прикладом. Прошел 500, — ходить не мог. Не раз меня сбивали с ног, Не раз водой меня полили. Начальник закричал: «Отбой!» Тряслися ноги подо мной; Дыханье я переводил; Не то был мертв, не то был жив; Не знал, что делалось со мной. И долго в забытьи я был… Тогда лишь принял мало силы, Когда мне фельдшер кровь пустил . . . . . . . . . . . .
Чрез час в больнице я лежал; За мной товарищи ходили. Ни дня — ни ночи я не знал, Не мог сидеть, не мог ходить, С трудом лишь мог проговорить, Чтоб мне рубашку намочили. Это стихотворение, по-видимому совершенно выдержанное, внезапно оканчивалось словами на манер арестантской песни:
Так десять дней ее мочил (рубашку) И облегченье получил. Много глубины чувства встречаем мы в стихотворениях Мокеева, посвященных его личным воспоминаниям. Таково напр. описание чувств ссыльного при оставлении родины. Стихотворение это начинается подражанием пушкинскому «прости, Москва», мы его не вносим, но вот оригинальные его строфы:
Последний раз «прости» родному Приюту должен я сказать, Последний раз кресту златому Приходской церкви долг отдать. Сказав «прости», не тройкой мчаться Мне суждено по столбовой, — Идти в цепях, душой терзаться С полуобритой головой. И на этапах в казематах, В сырой забившись уголок, Мечтать о доле невозвратной И слезы лить на злобный рок. Прости отчизна, край отрадный! В изгнанье вечно я решен, Туда, где россыпи ужасны, Как башни, где хребты стоят, Где нет невинных развлечений, Равнин, украшенных полей, И где упреки и презренья Должно нести душе моей. Там буду жить с подругой-скукой, Вдали от милых, сиротой, С воспоминаньем и разлукой Страдать в работе вековой! Вот как автор изображает судьбу свою в ссылке:
Из жизни ссыльного За преступленье я лишен Отечества святого,
