А в мене отрута [51] в городе рута! Пишов Кармелюк до кумы в госте, Покинув платья в лесе при мосте: — Ой, кумцю, кумцю, посвоимося [52], — Дай горилочки да напиемося. «Ой раду, раду, ходим до саду, Нарвемо грушок повен хвартушок [53], Сядемо соби под яблонею, Будем пити мед за горелкою, Прийде чорнява, пидем гуляти!» — Скажи ж, дивчина, як тебе звати, — Що б я потрапив [54] до твоей хаты! «А мене звати Магдалиною, А моя хата над долиною, А моя хата снопками шита [55], Прийди Кармелюк, хочь буду бита, Хочь буду бита — знаю за кого: Пристало серденько мое до твого!» Ой сам я дався з света сгубити Що я и сказав куле [56] святити. Сама ж ты дала до двора знати, Шоб мене вбили у твоей хате! В России поют: Своей родины бежал.
В России прибавка:
На кого же ты покинул Мать родную и отца? (Или:
Ты спокинул, ты оставил Ты старушку свою мать, Отца свово старика!) — «Уже некому мальчишку Меня было научить, А теперича мальчишку, Меня поздно научать! Уж и жил я, веселился, Но имел свой капитал; Как и этот капитал Весь я пропил, прогулял (Дальше: «во неволю жить» и проч.) Или: «Жил бы, жил бы, веселился, Капиталец свой имел; Капиталец миновался, Во неволю жить попал. Вм. офицера — писарь с требыем идет, нам указы выдает, собираться скоро в поход.
В России эта трагическая сцена размалевана иначе:
Свет небесный во сияньи: Барабаны зорю бьют, Барабан зорю пробьет, Вундер двери отворяет: Писарь с требою идет; Он по требованию кличет, Нам к суду идти велят. Взяли сумки, помолились И отправились себе… Нас в карету посадили И с конвоем повезли… Или: Взяли сумки — подхватили И в поход скоро пошли, Торбан, торбан покатился. Что за чудна за карета! Сдивовался весь народ, Что кругом конвой идет. У родных сердца забьются, Слезно плакали об нас, Слезно плакали об нас, Отправляли в Сибирь нас.
