Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

И скоро за деревьями исчез
Неописуемый позор.

XXIV

Бежал я долго, но повсюду взор
Встречал следы ужасных разрушений:
Десятки, сотни выжженных селений,
Разграбленных и мертвых городов,
Лесов поваленных да взорванных мостов.
Нет больше
Измученной, несчастной Польши;
Поляки и евреи,
Чтоб не носить ярма еще потяжелее
И от бесчестия и голода спасти
Детей и жен, кто мог уйти,
Со скарбом жалким убежали
Из места скорби и печали.
А кто остался, словно лист осины,
Дрожа, в мучительной пустыне
Лежал, приникнув ухом к матери земле,
Чтоб убежать при новом зле...
Бежал и я всё прямо без оглядки,
Пока не добежал до первой хатки
Мужицкой, где услышал речь
Родную, чтоб напиться и прилечь.

XXV

А! вот он, край родной, убогий,
Многострадальный древний край,
Еще не ведавший своей дороги,
Но приводящий душу в рай!
Худые, бедные избушки,
Что, словно дряхлые старушки,
Спят у извилистой речонки;
Убогий храм, печально, звонко
В нем черный колокол звонил.
Ряды поросших лебедой могил
И ручки беленьких березок;
Дорога пыльная; повозок,
Визжащих на весь лес,
С десяток, да гнилой навес
У постоялого двора.
Зато червонные моря
Вокруг колосьев пригибались,
И облака им поклонялись,
И ширь и Божья благодать
Вокруг, – и то, чего не рассказать
Убогим этим языком.
Ну, словом, то, что отчий дом
Дает заблудшемуся сыну,
Что выпрямляет спину
И раненую душу в бой
Ведет с превратною судьбой.
Был праздник, но покой необычайный
Царил в селе, – и не случайный
То был покой. Обычно пьяный
Разгул, неистовство, поганый,
Крикливый говор, сотни драк
Бывали в праздник. А теперь кабак
Царев зачем-то заколочен,
Как будто бы в острог заточен
Прикованный к цепи Зеленый Змей.
Не видно плачущих детей,
Не слышно воя битых баб.
Лишь подле золоченых глав,
У царских врат и у налоя,
Смиренно на коленях стоя,
Застыли тени бабушек и жен.
Молитвы слышны, вопли, стон,
И сотни исступленных уст
Твердят: Иисус! Иисус! Иисус!

XXVI

И пастырь древний в ризе старой,
В высокой, золотой тиаре,