— Правильно, савромат! — сказал Иданфирс. — Если будет нужда, и наши женщины сядут в седло и повесят на пояс горит, а не золотые безделки, Иданфирс кивнул в сторону молодого вождя невров, с ног до головы увешанного украшениями и талисманами из волчьих клыков, оправленных в золото. — Ступайте, — сказал он вождям, не пожелавшим присоединиться к союзу, — и журавли, пролетевшие сейчас над священным Мечом, протрубят во всех стойбищах и селениях о трусости пяти вождей.
— Не время тебе, заносчивый скиф с чашей у пояса, смеяться над кем бы то ни было, — сказал вождь меланхленов, вставая.
Вожди-отступники созвали свои дружины и, не простившись, не пожелав друг другу долголетия, разъехались в разные стороны.
— Осталось четверо, — сказал вождь будинов. Он загнул большой палец и поднял ладонь. — За нами будины, скифы, гелоны и савроматы. Это немало, потому что все будут биться насмерть.
— Персов — гора, нас — четыре горстки, — сказал Иданфирс. — Что толку погибнуть, а земли и скот оставить врагу?
— Как же еще померить нам силы с персами? — удивленно спросил буддин. — Что предлагаешь ты вместо битвы?
— Ловушку.
— Иданфирс рассчитал верно, — сказал вождь гелонов. — Кибитки с женщинами и детьми и весь скот, кроме необходимого, отправим на север, сами же помотаем персов по степи и лесным чащобам, пока с голоду не перемрут.
— Отступать, заманить врага, держась от него на расстоянии одного перехода, сжигать траву, засыпать колодцы. Согласны действовать так, вожди? — спросил Иданфирс.
Вожди опустили на грудь подбородки.
Иданфирс отвязал от пояса окованную золотом чашу. Эта чаша была наследством отца и деда, знаком и символом царской власти над степными кочевниками-скотоводами.
Скифы вели свой род от Таргитая, сына верховного бога Папая, и змееногой богини, обитательницы пещер. Таргитай взял змееногую в жены. От этого брака родились три сына. «Кого из них выберешь наследником?» спросила богиня. «Того, кто натянет мой лук и опояшется моим поясом с чашей на конце пряжки», — ответил герой Таргитай. Два старших сына силились-силились, лук натянуть не смогли, только себя изувечили. Младшему сыну, по имени Скиф, подвиг как раз по плечу пришелся. Он лук натянул и отцовским поясом с чашей как надо опоясался.
«Тебе и царем быть», — сказала мать.
С той поры прошла ровно тысяча лет, и тысячу лет цари скифов носят на поясе золотую чашу.
— Скрепим договор, как положено, кровью, — сказал Иданфирс и налил в чашу вино. — Сила нашего союза будет на вечные времена, потому что клянемся не в открытой степи, не под деревом или на две балки, а близ священной горы Меча.
Вожди поднялись. Каждый вынул из ножен свой акинак, закатал рукав куртки или кафтана. В чашу брызнула кровь, раздались слова клятвы в вечном союзе четырех племен.
Потом все разъехались. Иданфирс со своей дружиной остался один. Он приблизился к самой горе — свидетельнице союза. Эта была не скала, и не холм, поросший деревьями. Гору составили груды хвороста, нагроможденные до неба. На вершине, задевая облака рукоятью, гордо высился Меч — бог войны и кровавой потехи. Когда шли бои, ему приносили в жертву по одному человеку от каждой сотни захваченных в плен. И если пленных было так много, что мокрый от крови хворост оседал до земли, поверх старых груд громоздили новые, и бог, живший войной, по-прежнему вздымал железную рукоять в синее небо.
— Клянусь богиней Табити и богом Папаем! — крикнул Иданфирс Мечу. Кровь врагов напитает твой хворост! Залогом пусть будет это. — Иданфирс направил лук кверху и спустил далеко отведенную тетиву. Стрела унеслась в небо, выше Меча, к белым, недвижно висевшим тучкам.
— И это! — раздалось на вершине.
К ногам Иданфирса упали три связанных вместе скальпа. Стоявшие рядом дружинники отшатнулись. Иданфирс посмотрел наверх. С той стороны, где вершина имела доступ, а не срывалась отвесно, спускался, сутулясь, высокий седой человек.
— Старик! — вскричал Иданфирс изумленно. — Снова Старик!
— Прикажешь схватить? — спросил Палакк, предводитель дружины.
— Постой, не уйдет. Поглядим, что примется делать.
Старик легко спрыгнул на землю, словно груз прожитых лет не придавил ему плечи, и приблизился не торопясь.
— Что ты делал на священной горе, Старик?
— Шит силой наполнял.
Старик протянул Иданфирсу круглый железный щит. В глаза ударил слепящий луч. Его метнула пантера — владычица щита. Она стояла, выпрямив лапы, в середине железного поля. Огненный глаз сверкал злобой, в ощеренной пасти торчали клыки, острые, как нетупеющие акинаки. Бешенством раздувались круглые ноздри.
— Спасибо, мастер, — сказал Иданфирс, принимая щит Золотой пантеры из рук Старика. — От такого подарка вражеское копье само отскочит, стрела стороной облетит.
Он поднял глаза, с трудом оторвав взгляд от пантеры, и не увидел того, к кому обращался. На том месте, где только что стоял Старик, никого не было.
— Проклятый оборотень, снова исчез, заманил нас пантерой и скрылся! — вскричал предводитель дружины.
— Оставьте его, — сказал Иданфирс. — Он храбрый воин и мудрый мастер. Он один сделал больше, чем все мы вместе, и, если бы живые могли менять волю мертвых, я отдал бы ему девчонку. Он заплатил большой выкуп скальпами и щитом.
Не выпуская щита из рук, Иданфирс с разбега вскочил на коня. Золотая пантера вспрыгнула вместе с ним.
С этого дня Иданфирс с щитом не расставался. Золотую пантеру видели сразу во многих местах. Она отражала удары и слепила врага, если дело доходило до рукопашной, вихрем неслась, когда серый, мышиного цвета конь уносил своего всадника от погони, и медленно двигалось около Савлиевой повозки под вопли и звон бубенцов.
В бою ли, в скачке — зверь ни разу не расслабил своих напряженных мышц. Огненный глаз сверкал, клыки угрожали, хвост яростно колотил по выпрямленным лапам.
Золотая пантера была готова к прыжку.
Часть вторая
Щит «Золотой пантеры»
Среди всех известных нам народов только скифы обладают одним, но зато самым важным для человеческой жизни искусством. Оно состоит в том, что ни одному врагу, напавшему на их страну, они не дают спастись; и никто не может их настичь, если только сами они не допустят этого.
Скифы столько же сражаются посредством бегства, как и посредством преследования.
