Ксанф и Филл ждали у Волчьей пасти — так называлась гряда валунов, ведущая к царскому стойбищу Вечности. Эллины были одни, без Одатис. Арзак это понял сразу. Он бросил коней и, сокращая путь, побежал по камням.
— Друг, все пропало, — сказал Ксанф, вставая навстречу, — ее унесли вместе с другими. Мы видели и не могли помешать.
Арзак без сил привалился к огромному валуну.
— Не успели доставить снадобье? — спросил он, сползая на землю. По ногам словно кто-то ударил палкой.
— Успели, друг. Только не было способа передать амфору Одатис. Воины никого не подпускали к кибитке, охраняли и днем и ночью. Женщина со шрамом очень страдала.
— Где она?
— Ее убили.
— Как и ее тоже?
Ксанф с тоской посмотрел на Филла. Филл всегда приходил на помощь, когда действовать приходилось словами. Но сейчас он сидел, уставившись в землю, обхватив руками колени, подтянутые к подбородку. Он даже не приветствовал Арзака обычным «Хайре!».
— Ксанф, — сказал Арзак, я должен знать все.
— Это случилось, когда царскую мумию опустили на войлок. Воины стали убивать лошадей. Потом вывели из кибитки женщину в золоте и Одатис. Одатис помахала рукой и что-то крикнула, мне показалось, что она произнесла твое имя. — Ксанф замолчал и тоже уставился в землю.
— Говори все до конца.
— Конец наступил скоро, быстрее, чем я рассказываю. Откуда-то выскочил рыжий лохматый пес и прыгнул на грудь Одатис. Следом за ним сквозь оцепление прорвалась ваша «мата». Ее руки были вытянуты вперед. «Пей!» — наверное, так она крикнула. Во всяком случае, она что-то коротко крикнула и быстро передала настой. Одатис выпила и упала замертво. Пес завыл, стал лизать ей щеки и губы и тоже упал, только два или три раза дернул лапами. Тогда женщины стали кричать. Женщина в золоте выхватила кинжал…
Не догадываясь о смысле слов, которыми обменялись Миррина и Гунда, Ксанф не мог до конца понять развязку событий, разыгравшихся у него на глазах.
Все произошло быстро.
— Песельница мертва! Она умерла раньше царской супруги, ее нельзя хоронить вместе с царем! — закричала Миррина.
Дружинники в замешательстве остановились.
— Песельница в царстве теней! — продолжала кричать Миррина, выбирая момент, чтобы поднять Одатис.
Но тут перед ней выросла Гунда, тяжелая и неподвижная, как статуя. Золотые блестки слепили глаза.
— Чуяло мое сердце, что опоишь девчонку зельем.
— Одатис мертва, ее нельзя хоронить с царем.
— Девчонку можно, тебя, колдунья, нельзя.
Из расшитого блестками рукава в руку скользнул кинжал. Гунда сделала резкий взмах. Миррина упала.
— Берите девчонку, берите пса, пусть сторожит шатер.
Дружинники выполнили приказание.
— Воины схватили Одатис и пса и опустили их в яму, — сказал Ксанф и перевел дыхание. Тяжелой ношей был страшный рассказ, в котором справляла свой праздник смерть.
— А мата? — спросил Арзак. Даже теперь он не решался назвать Миррину по имени.
— Она лежала мертвая в луже крови. Потом появился высокий старик. Он поднял ее. Это было так печально. Он нес ее на вытянутых руках, словно ребенка.
— Лютые варвары, — медленно выговорил Филл. — Они убили женщину в золоте, убили конюхов, передушили табун лошадей.
— Филл, — сказал Ксанф, — мы, греки, приносим в жертву богам сотни быков и овец.
— Но не людей.
— Скифы верят, что погребенные вместе с царем будут счастливы в той, другой жизни, — тихо сказал Арзак.
— Никто еще не возвращался из царства теней на землю, чтобы сообщить нам об этом.
— Укроти свой язык. У нашего друга горе, а горе не терпит пустопорожних слов.
Ксанф опустился на землю рядом с Арзаком и сжал своей крепкой ладонью его плечо. Филл подвинулся ближе.
Они сидели так долго, молчали, думали об одном. Страшный день подходил к концу. Багровое солнце расплющилось, и облака, словно перья невиданной птицы, разбросанные по всему небу, налились розово- алым светом.
— Трех ночей мне не хватит, — прошептал Арзак.
— Втроем мы сделаем втрое быстрее, — отозвался Филл.
Арзак вздрогнул. Он не заметил, что произнес вслух то, о чем думал все это время.
— Конечно, втроем, — подтвердил Ксанф.
— Нет, — сказал Арзак, помедлив.
— Почему? Кто помешает?
— Людям чужого племени нельзя прикасаться к нашим могилам.
— Разве мы не братья твои, Арзак? — спросил Ксанф.
— Мы даже влезли в скифскую шкуру, — добавил Филл.
— Это правда. Вы мне как братья, вы носите ради меня нашу одежду, но кровь в ваших жилах течет чужая.
Перерекаться с упрямым скифом было бессмысленно. Ксанф и Филл понуро уставились в землю. Вдруг Арзак схватил их за руки и притянул к себе. Попеременно глядя в глаза то одному, то другому, он быстро спросил:
— Хотите станем по крови братьями?
— Конечно, хотим, научи, что надо делать.
— Ритон. Вино. Стрелы, — произнес Арзак раздельно и встал на одно колено.
Низкий луч солнца упал на его лицо. Простые слова словно поплыли к багровому солнцу.
Филл отвязал от пояса ритон, с которым не расставался, наполнил его из маленького бурдючка. Арзак раскрыл горит, достал три стрелы, одну взял себе, две других протянул Филлу и Ксанфу. Его движения были замедлены и казались наполненными глубоким смыслом. Он закатал левый рукав, поднял стрелу, вонзил наконечник в руку. Капли крови упали в ритон. Ксанф и Филл догадались, что им предстоит то же.
Ксанф вонзил стрелу в обнаженную руку спокойно и просто, Филл — сжав зубы и морщась.
Когда кровь всех троих смешалась с вином, Арзак поднял ритон к потемневшему небу. Солнце вытянулось, раздробилось и кусок за куском кануло в реку, оставив на небе след в виде широкой багрово- красной полосы.
— Я, Арзак, — сказал Арзак медленно и торжественно, — скиф, из племени царских скифов, кузнец. Перед богом Папаем и богиней Апи, перед небом и землей я называю Ксанфа своим братом и называю Филла своим братом. Отныне моя кровь принадлежит им. Если братьям понадобится, я готов отдать ее капля за каплей.
Арзак сделал глоток и передал ритон Ксанфу.
— Я, Ксанф, эллин, живущий в Ольвии, клянусь Зевсом и Геей, небом и землей, что возьму в правую руку меч, а в левую щит по первому слову моих братьев — Арзака и Филла. Их кровь — моя кровь. Моя кровь принадлежит им.
Делая путь к солнцу, ритон перешел к Филлу. Филл не терпел связывать себя обещаниями, тем более клясться Зевсом и Геей. Но он все время думал о девочке под землей. Он знал, что не сможет жить, если не
